Удивительные истории о котах

Потом был Иерусалим, город абсолютного спокойствия. Правда, в Храме Гроба Господня на меня нападает неудержимая газированная радость, в которой нет никаких посторонних примесей: ни иронии, например, которую вызывает слишком затоптанное пафосное место, ни тревоги, ни религиозного экстаза. Просто радость, сердечное веселье неизвестной природы, омывающее истрепанные московские нервы. Покой наступил позже, на горе Сион: я с любопытством осматривала предположительное место Тайной Вечери, когда ко мне на колени забралась хрупкая рыжая кошка, спрятала нос в рукав моего плаща и замурлыкала.

Здесь простое русское понятие «экспириенс» обозначают словом «хавайя» – впечатление, переживание, опыт и еще что-то. Так вот это было оно, яркое и утешительное событие: белые стены, каменная скамья и живая рыжая душа в бессмертном месте.

Возможно, поэтому я, гуляя по городу, была чуть внимательней, чем обычно, и заметила на стене меловой рисунок – та самая «полукошка», начертанная одной легкой линией. На следующем повороте я снова ее увидела, и потом бездумно шла от картинки до картинки, пока не оказалась возле двери кафе.

– Привет-привет, – сказал мальчик в черном фартуке.

У меня нет распространенной московской амбиции выглядеть «нерусской» за границей – наоборот, я всегда радуюсь, когда со мной разговаривают на понятном языке, и собственная национальная принадлежность не вызывает смущения, «мой папа из Рязани» обычно говорю я, делая упор на чуть вульгарную открытую «я». Куда же деваться, если так оно и есть.

И в этот раз стало приятно, что не надо обходиться обычным туристическим набором «инглиш меню плиз, дабл эспрессо энд каррот кейк, спасибо», а можно по-человечески.

Мальчик, впрочем, повел себя странно.

– Погоди, я сейчас, – сказал он, развязал фартук и начал гасить лампы над стойкой. – Сейчас закроюсь и уходим.

– Вы точно меня ни с кем не путаете?

Он сделал кислое лицо, перестал суетиться и с нарочитой усталостью осел на высокий барный стул.

– Хорошо, давай пойдем обычным путем. Как вас зовут, давно ли вы приехали, хотите, я покажу вам город, может, на «ты», меня зовут Шахор…

– Ладно-ладно, поняла, но имя правда не лишнее.

Иногда это вдруг происходит со мной: раз за разом отгоняешь людей, без всякой затаенной гордости «ах, опять меня хотят», – остро чувствуя неуместность их вторжения в личное пространство, искренне обижаясь всякий раз, когда «лезут», – а потом вдруг без особых оснований выбираешь кого-то, прямо-таки с неприличной легкостью даешь ему руку, внимание, время, да чего уж там, просто «даешь» в самом вульгарном смысле.

Не то чтобы я выбрала этого мальчика для всего, но, чтобы провести вечер в городе, он годился.

В физиологическом смысле мне тут «годится» каждый третий, все эти высокие гибкие горячие брюнеты, но именно в силу всеобщей подходящести я предпочитаю воздержание – зачем, когда пропадает уникальность выбора. А этот мальчик был особенный, он излучал специальное местное спокойствие и точность каждым своим движением. Кстати, почему мальчик? Какие-то отголоски барского обращения с обслугой или желание зафиксировать возрастную разницу?

Есть большая терапевтическая польза в шашнях с тем, кто заметно моложе. И дело не в том, что взрослая женщина таким образом самоутверждается. Наоборот, тем самым она лишается иллюзий, не питая даже крошечной надежды на развитие, на подлое «навсегда», отравляющее обычные связи. Нет ни малейшего шанса, что вы как-нибудь так исхитритесь построить отношения, чтобы вдруг зажить парой, нарожать детей и остаться вместе до конца ваших дней. Изначально ты подписываешь соглашение о сиюминутном счастье без продолжения, и как это освобождает – не пересказать. Ничему не надо соответствовать, никаких стратегий можно не вырабатывать, только просто быть сейчас. Честное слово, женщины философского склада способны ощутить в этом прикосновение к вечности, а те, что попроще, вроде меня, просто получают бездну удовольствия.

– Для куска мяса я слишком быстрый, – вдруг говорит мальчик, и передо мной сразу открываются несколько возможностей. Во-первых, уйти. Читать чужие мысли неприлично, комментировать их – тем более, поэтому имею право обидеться. Во-вторых, можно сделать вид, что я не поняла реплики, переспросить, но совершенно очевидно, что это нахальное существо не смутится и разъяснит, что именно оно имело в виду. Поэтому я печально сказала:

– Что, у меня до такой степени все написано на лице?

– Угу. «Вы чертовски привлекательны, я чертовски привлекателен…»

– Не надо грязи, не настолько ты неотразим!

– Кто говорит о грязи? И вообще, не рано ли наскакивать, мы же только что познакомились, «а ты уже на него с ножом».

– Правда? Что-то я не помню, чтобы ты спросил мое имя.