Удивительная жизнь Эрнесто Че

Йозеф не горевал и не плакал. «Какой мужественный мальчик!» – умилялись окружающие, а он просто не осознавал, что больше никогда не увидит мать. Эдуард был в Вене, на эпидемии, ему сообщили слишком поздно, и он едва успел к похоронам. Отец Йозефа всю оставшуюся жизнь корил себя за то, что его не оказалось рядом, когда жена нуждалась в нем больше всего. У доктора Каплана не было лекарства, чтобы победить болезнь, но он все равно думал, что сумел бы спасти Терезу, поделившись с ней своей силой и воззвав к милосердию Всевышнего.

– Знаешь, сын, будь я здесь, могло бы случиться чудо. Понимаешь?

Йозеф кивнул. Больше они об этом никогда не говорили, но он спрашивал себя, почему чужие люди оказались для отца важнее жены. Отец и сын часто ходили на кладбище, стояли, взявшись за руки, у могилы Терезы; Эдуард произносил молитву и крепко прижимал мальчика к себе.

Йозеф так и не прочел замечательную книгу Валлери-Радо.

Он поставил биографию Пастера на полку книжного шкафа и забыл о ней. С годами Йозеф забыл и мать, и свою горькую детскую злобу: он так ее любил, а она его бросила.

В 1923-м, в год бар-мицвы[1] Йозефа (Эдуард не был религиозен, но настоял на соблюдении традиций – к неудовольствию сына!), они отправились на две недели в Карловы Вары. Доктор Каплан каждый год ездил на воды, чтобы подлечиться и отдохнуть от многотрудной пражской жизни. В гостинице он познакомился с австриячкой Катариной, вдовой с двумя детьми, крупной, но очень элегантной женщиной. Они нанимали экипаж, брали корзинку с пряниками и разноцветными леденцами и совершали долгие прогулки по окрестностям. Им было весело, они много смеялись и наслаждались сладостным чувством уединения в огромном мире.

Прошло несколько месяцев, и как-то раз, после ужина, Эдуард отложил газету и сказал:

– Нам нужно поговорить, сын.

Отец сообщил Йозефу, что случайно встретился с Катариной во время очередной поездки в Вену, что она очень достойная женщина из хорошей семьи, что они питают друг к другу глубокое чувство и хотят связать свои судьбы. Катарина будет хорошей матерью Йозефу – она любит его, как своих собственных детей. В их пражском доме достаточно комнат, Катарина поселится у них, и они наймут еще одну служанку.

– Ты ведь ладишь с ее сыновьями?

– Да, они хорошие ребята.

– Прежде чем просить ее руки, я решил узнать, как ты отнесешься к нашему браку.

Йозеф смотрел на отца и молчал. Катарина была веселой и заботливой, читала на хорошем французском стихи Жерара де Нерваля[2], подарила ему «Сильвию»[3], написав на форзаце: «В память о наших чудесных прогулках», – так с чего ему возражать?

– Честно говоря, мне бы не хотелось. Нам и так хорошо.

Эдуард выпрямился, кивнул, как будто его сын только что сформулировал математический постулат или неоспоримую истину, и ушел к себе. Йозеф был уверен, что отец пренебрежет его мнением, но Эдуард больше ни разу даже имени Катарины не упомянул. «Раз он так легко отступился, значит все было несерьезно», – решил Каплан-младший. История была похоронена и забыта, но на воды в Карловы Вары они больше не ездили и стали проводить лето в Баварии.

Иногда Йозеф перехватывал взгляд отца, устремленный в пустоту, и спрашивал себя: «Неужели он все еще думает о ней?»

В годы учебы в университете Йозеф участвовал в создании Движения пражских студентов-социалистов, был избран сначала секретарем, потом председателем секции студентов-медиков, куда в разные годы входило от семи до двенадцати человек. Преподаватели и ректор терпеть не могли Йозефа за его пламенные речи во славу бесплатной медицины. Он был ярым сторонником контрацепции (в том числе для несовершеннолетних), писал о необходимости внедрения метода Огино[4] как лучшей системы регулирования рождаемости, за что его люто ненавидели благонамеренные обыватели. Йозефу удалось немыслимое: кардинал и главный раввин Праги заключили временное перемирие, чтобы направить декану медицинского факультета совместный протест против «безобразий» наглого студента.

Эдуард не понимал сына. Откуда в мальчике эта яростная агрессивность? Почему отец вынужден стыдиться собственной плоти и крови? Что он упустил в воспитании Йозефа, как случилось, что тот превратился в нечестивца-безбожника? Эдуарда пугали не неприятности, он боялся, что сын станет изгоем и все усилия сделать из него человека пропадут втуне. Что толку призывать Йозефа к послушанию, твердить, что человек его происхождения и круга не должен дразнить власти, если он даже отца записал в ископаемые окаменелости, которых ветер революции сметет со страниц Истории? Что можно объяснить человеку, шатающемуся по ночным улочкам в компании таких же, как он, безумцев (отбросы, чернь!), распевая во все горло: «Наконец-то подул свежий ветер социализма! Он прикончит всех буржуев…»