Тот качнулся один раз, качнулся второй, и ничего не ответил. Даже не удосужился посмотреть на молодого графа, лишь на лице странным образом отображалась вечно сменяющаяся череда эмоций. Брови Юлиана сдвинулись на переносице.
— С ним все в порядке?
— В полном, — кивнул Вицеллий Гор’Ахаг.
— А если будет пожар?
— Мешок не горит. Когда тебе что-то понадобится спрятать или взять, постучи пять раз в дверь этого слуги, он откроет. Тогда бери, что нужно, всегда шнуруй и уходи.
— Как тебя зовут? — снова обратился к безмолвному старику граф Лилле Адан.
— Это не важно. Пойдем. Теперь можно и на постоялый двор отправляться.
Вицеллий спрятал мешок на второй ярус, посреди вещей, и покинул лачугу.
Старик шатался. После того, как он выпроводил гостей, сел на земляной пол и в таком же состоянии отрешения стал лакать кровь из кувшина, роняя капли на пол.
А Юлиан еще долго оборачивался, запоминая забытую богами улочку, упирающуюся в стену. Кто бы мог подумать, что такая волшебная вещь будет выглядеть так неказисто и серо? Хотя, с другой стороны, рассуждал Юлиан, никто и не позарится на хлам. Даже нищета, ворвавшаяся в дом по воле случая, проскользнет мимо сумы взглядом. Да даже если откроет, то ничего не увидев, так и оставит на полу. А ведь сколько всего полезного можно взять с собой с помощью такого чуда?
— Учитель, — обратился к веномансеру Юлиан. — Но почему вы ничего такого не рассказывали об этом…
— Помолчи, — перебил графа Вицеллий. — Ни слова больше про него, понял? Это слишком ценная вещь.
Юлиан нахмурился, но кивнул, согласившись.
— И рабыне скажи, пусть помалкивает… — уже на подходе к постоялому двору с вывеской «Золотой ломоть» заметил Вицеллий.
Они остановились в центре Мастерового района, на улочке с удивительным названием «Дождливая». На пятиэтажном постоялом дворе, достаточно аккуратном и чистом, выкрашенном в желтые и коричневые цвета, с харчевней на первом ярусе, Юлиан снял две комнатушки. Снял на самом верху, как любил — под чердаком, уповая на то, что качество укрытой красной черепицей таверны не соответствует названию улочки. Заплатил с десяток звонких монет за комнату, самую обычную, которую в Ноэле можно было снять за вдвое меньшую сумму. Затем вспомнил, что почти за тоже самое в Аль’Маринне отдал всего шесть серебряных.
— Ну и цены у них здесь, — подняв удивленно брови, проговорил Юлиан. Скрягой он не был, но цены всегда подмечал, ибо память о нищем прошлом следовала за ним по пятам.
— Элегиар не зря золотым называют, не для бедняков, — саркастически ответил Вицеллий и обратился к Фийе. — Ты, почисть мой выходной костюм к утру.
— Вицеллий, пора бы вам на рынке приобрести слугу.
Граф нахмурился и покачал головой женщине, когда та уже пошла принять из рук Вицеллия его вещевой мешок.
— Я не вижу в этом смысла.
— Я тоже не вижу смысла в том, что вы эксплуатируете мою айорку.
— Она рождена для этого, Юлиан, — как ни в чем не бывало пожал плечами Вицеллий. — Все мы рождены для какой-нибудь роли.
— Я все сказал! Встретимся завтра утром.
Раздалось легкое, но выразительное покашливание. Граф развернулся и увидел сложившего в негодующей позе руки мужчину, который стоял и ждал, пока ему уступят дорогу в его комнату. Беседа проходила посередине коридора, и Юлиан, решив не выносить исподнее на обсуждение, взял Фийю за рукав и завел в комнату. Хлопнула дверь. На это Вицеллий лишь поднял брови, недовольно причмокнул и, смерив оценивающим взглядом по-простому одетого незнакомца, вероятно, какого-то ремесленника, пропал в каморке.
— Тео Юлиан, вы какой костюм наденете? — чуть позже спросила Фийя, расчесывая короткие волосы графа и продевая в них украшения.
— Темный. Здесь, как я понимаю, люди тяготеют к черному.
— Темные люди… — попыталась пошутить Фийя, но Юлиан не ответил.
Граф разложил разменянные у трактирщика монеты по небольшим кошелям, которые спрятал на своем теле — в крупных городах процветало воровство.
Вечерело. Отдохнув, воодушевленная Фийя привела себя в порядок и надела любимое мышиное платье с серебряной брошью в виде цветка олеандра. Ее, как и сережки с колечками, подарил Юлиан, так что айорка решила прогуляться во всей красе, со всем подаренным сразу. Напоминающая еще туманное зимнее утро, с красотой темных волос, подчеркнутых холодным сиянием серебра, она нежно обвила шею графа и поцеловала.
— Пойдем осмотримся, — вынырнул из мыслей про загадочный мешок Юлиан. — До ночи еще далеко.
— Как скажете, тео Юлиан, — засияла Фийя. — А мы на рынок пойдем?
— Можем и туда заглянуть, но застанем лишь полупустые прилавки, — мягко улыбнулся граф, пряча под накидку еще один кошель. — Ты не забыла, как меня зовут, Фийя?
— Да как вы можете, тео Юлиан, такое говорить! вы же… — потом замолкла. — Ах, да… — тень негодования легла на милое личико айорки. — Вы Юлиан Гор’Ахаг. Вам не идет эта фа…
— Тише, Фийя. Я спросил тебя не затем, чтобы все вокруг услышали, кто я. Лишь хотел убедиться, что ты запомнила.
— Конечно запомнила, тео Юлиан! — служанка всплеснула руками.
— Ладно, пойдем. И не забудь, ты — свободная.