Удар

– Фраза в стиле Баха. Его принцип различия людей ничем не отличался от принципа, по которому он различал, например, механизмы, машины. Он и сам был, скорей, машиной, нежели человеком, а потому в этой истории с твоим телом его трудно назвать подлецом. Разве можно машину обвинить в подлости?

Тайгер пожал плечами, затем произнес:

– Ицу, в последнее время ты стал много философствовать.

Ицу усмехнулся:

– Это наследственное. Мой отец преподавал философию в университете, и, разумеется, старик хотел, чтобы я пошел по его стопам. Некоторое время я усердно изучал это дело, почти так же усердно, как и боевое искусство, пока до меня не дошло: философия – всего лишь способ оправдать свое, порой жалкое, существование с помощью свободно витающей мысли. Философские концепции порой любопытны, но их слишком много. Какая-то из них может подойти одному человеку или даже группе. Но зачем их навязывать целому обществу? Навязанное склонно принимать уродливые формы. Истина гласит, что нет всеобщей любви, есть лишь стремление к идеалу. Я всегда инстинктивно противился концепции всеобщей любви. Теперь, когда она стала идеологией, у меня есть подозрение: кому-то надо, чтобы люди стали смиренными идиотами.

– И что? – спросил Тайгер.

– Что? – Ицу отвел глаза от горизонта и посмотрел на Тайгера. – Что делает общество, когда ты пытаешься жить против навязанных им правил? Сначала оно начинает легонько шлепать ладошками по твоим щекам, а потом тебя просто начинают бить. Вот тут-то и приходится выбирать подходящую философию. Либо философию пешки, либо философию груши для битья. Выбираешь первую – тобой манипулируют. Выбираешь вторую – тебя бьют. Но есть третий вариант, когда бьешь ты.

– И как выглядит такая философия? – спросил Тайгер.

– Просто! – усмехнулся Ицу. – На удар я отвечаю ударом, утверждая себя в этом мире! В ударе я познаю и оцениваю себя, и меня оценивают другие. Но, – Ицу вдруг хитро улыбнулся. – Я никогда не забываю, что это игра. Только тогда я могу выиграть.

* * *

Ночь выдалась на редкость темной. Вода слегка фосфоресцировала, слабо плескаясь в темноте о борт катера, который стоял в миле от берега.

Тайгер посмотрел на часы и негромко произнес:

– Спускайте!

С борта сбросили небольшую надувную лодку. Она тут же слилась с темнотой, став почти невидимой.

– Ну и ночка сегодня, хоть глаз коли! – произнес Ицу.

Тайгер вскинул глаза на небо. Ни луны, ни звезд. Казалось, небо и вода слились в один огромный кусок теплой, влажной массы, и катер находился в самой середине этого месива.

Тайгер спустился в лодку. Ицу последовал за ним. Они не стали вставлять весла в уключины, а вместо этого взяли их в руки и принялись грести. Берег они увидели, лишь когда вплотную приблизились к нему. В темноте он казался сплошным темным монолитом, который отличался от неба лишь большей чернотой, чем вода.

Пока Ицу спрятал лодку в прибрежных кустах, Тайгер достал компас с подсветкой и, сориентировавшись по нему, выбрал нужное направление. Они двинулись вверх по склону. Минут через двадцать впереди слабо замерцали тусклые огни резервации.

– Дальше я пойду один. Жди меня здесь, – произнес Тайгер. – Я постараюсь быстро управиться. Через десять минут после моего сигнала ты должен быть у стены. Я надеюсь, что все пройдет гладко, и мы управимся за ночь.

Тайгер двинулся к резервации, временами останавливаясь и всматриваясь в ее тусклые, безрадостные огни, которые, по мере приближения к ним, не становились ярче. Так же безрадостно они горели и в ту ночь, когда он сбежал отсюда.

Прежде чем он достиг забора своей бывшей тюрьмы, ему пришлось спуститься со склона горы, а потом подняться на небольшой холм, где начинался забор. Дыра, которую он когда-то в нем проделал, исчезла. Тайгер усмехнулся и, держась вплотную к забору, направился к тому месту, где стояла вышка алжирца Тулиба.

В резервации каждый охранник был приписан к определенной вышке и нес службу только на ней. Днем четыре угловые вышки пустовали, и лишь на одной, расположенной в центре территории, находился часовой.

Тайгер надеялся, что Тулиб торчит сейчас на своем штатном месте. Жадный и азартный по натуре, он вполне мог клюнуть на наживку, которую приготовил Тайгер, – десять тысяч долларов в сотенных купюрах.

Оказавшись возле вышки, Тайгер отошел в сторону от забора и будничным, бесцветным голосом произнес:

– Привет, Тулиб! Как служба?

На вышке какое-то время царило молчание, а потом голос Тулиба произнес:

– Ты кто и откуда здесь взялся?

– Я Тайгер, прибыл из отпуска!

На вышке опять возникло минутное замешательство, затем Тулиб неуверенно спросил:

– Кто? Тайгер?!

– Ты оглох, что ли, Тулиб, пока меня не было? Тайгер!

– Черт возьми, и в самом деле Тайгер! – почему-то обрадовался Тулиб. – Ты откуда здесь взялся?

– Пришел товарищей навестить.

– Ну, раз пришел, заходи!

– Гостеприимный ты парень, Тулиб, – произнес Тайгер.

– Да чего там, – хмыкнул Тулиб, – свои люди. Небось соскучился по нам? Заходи!

– Да я бы зашел, Тулиб, так же незаметно, как когда-то вышел, да ногу подвернул, так что теперь только через ворота.