Удар в сердце

Фомка вскочил, но вынуть нож опять не успел. Лыков двигался быстро, словно танцевал вокруг противника. Он сместился вроде бы под левую руку и вдруг оказался под правой. Хрясь! Готов…

Через два часа арестованные стояли в кабинете Благово. Рыжий скулил, по его окровавленному лицу текли настоящие слезы.

– Ваше высокоблагородие, у меня грудь слабая, а он меня что есть силы!

– А нечего было людей убивать, – назидательно ответил статский советник. – Теперь уж что! Теперь тебе жалеть не об чем. На каторге все равно сдохнешь.

Мужик завыл.

– Молчать! – рявкнул Павел Афанасьевич. – Нагадил, так дай ответ! Если сей же час сознаешься, получишь на суде снисхождение. Это ведь Фомка кровь лил? Ты только за руки держал? Я все знаю!

– Точно так, ваше высокоблагородие! Он! Он и резал, и душил!

– А второй Гущин, который брат Феофилакта Ионовича?

– Тот деньги платил! Это рази брат? Да он хуже волка, вот какой он брат! А я спьяну да по дурости, ваше высокоблагородие… Грудь у меня слабая, пропитание добывать трудно…

– Погоди со своей грудью. Точно Варлам платил за то, что вы брата его со всей семьей убьете? Ты сам это слышал?

– Как есть! Ей-бо, сам слышал и сам от него деньги получал. Могу на суде присягнуть!

– Так и сделай. Глядишь, срок тебе убавят. А на каторге тоже лазареты есть. Будешь, вместо чем кайлом махать, на койке отлеживаться.

Фомка Живодер слушал этот разговор молча, а на последних словах злобно плюнул. И тут же охнул от боли – Лыков выбил ему чуть не все зубы…

На другой день Благово сидел у Лыковых за праздничным столом. Холостяк, сам он ничего у себя не готовил, а ходил по чужим домам. После десерта начальник отделения и его помощник развалились в креслах. Не хотелось ни говорить, ни думать. Вдруг Алексей сказал:

– Странно устроен человек. Взять Братцова. Дал ложную клятву, сгубил себя на веки вечные. Терять уже нечего после такого! И вот, на лестнице в ад, занес было ногу на последнюю ступеньку – и остановился. Не сумел! Ребенка пожалел. Пропащий, а что-то в душе осталось христианское… Куда он теперь, Павел Афанасьевич? В ад или в рай?

– У некоторых сектаторов есть такой постулат: не согрешишь – не раскаешься, а не раскаешься – не попадешь в Царствие Небесное, – задумчиво ответил статский советник. – Бог рассудит. Налей-ка мне лучше пендюрочку!

Дело безносого

2 мая 1895 года обер-полицмейстер Москвы полковник Власовский записался на прием к министру внутренних дел. Иван Николаевич Дурново принял его настороженно. Полковник был креатурой великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы и дяди молодого государя. Августейший наместник внушал опасения. Интриган и злопамятный человек, великий князь постоянно искал, кому испортить жизнь… До того как получить Москву, он лез во внешнюю политику, в которой не смыслил ни уха ни рыла. Создал Палестинское общество и под его соусом затеял вредную возню в Иерусалиме якобы для блага православной церкви. Дипломаты едва уняли князька. Каким-то образом Сергей Александрович убедил покойного императора, что справится с Первопрестольной. Сел в кресло и тут же поссорился со всеми, причем сознательно, с целью показать свой нрав. Вторая столица, и без того не любившая первую, совсем взвыла. Московское провинциальное добродушие великий князь решил переделать в какой-то Недопетербург! Он испортил отношения и с дворянством, и с купечеством. Ополчился почему-то на евреев и стал выживать их из города. Столбовую московскую знать Сергей Александрович открыто презирал. Вел себя крайне высокомерно и бестактно. Поселившись в Александринском дворце, он закрыл для посещений любимый москвичами Нескучный сад. Простую публику и в Кремль теперь пускали с затруднениями! В Петербурге их высочество норовил решать вопросы через головы министров, напрямую у государя. А уж когда воцарился его племянник, совсем обнаглел. Их жены были родными сестрами, и это вдруг дало интригану огромное преимущество перед остальными. Министры сговорились противодействовать наскокам Сергея Александровича сообща; Государственный Совет негласно обещал поддержку. Вся бюрократическая машина отмобилизовалась против нахала. Началась война московского генерал-губернаторства против всех.

В рамках военной кампании креатуры великого князя всячески зажимались. Вот и Власовский до сих пор не был высочайше утвержден обер-полицмейстером. Уже четыре года он исполнял должность как бы на временных началах. Унизительная приставка «и.д.» мешала службе и била по самолюбию полковника. Сергей Александрович бесился, но ничего не мог поделать: министр внутренних дел не визировал его просьбу. Опять же, сама должность московского обер-полисмейстера была генеральская. Занимавшие ее прежде имели, как правило, чин генерал-майора свиты. А тут «и.д.» и сиди в полковниках!