Удар «Молнии»

После партизанщины Глеб незаметно проник к себе домой — так, чтобы не видели ни кархановские филеры, ни «игрушки», — и больше никуда не выходил. По нескольку раз в день к двери подходили какие-то люди, звонили, ждали, тихо переговаривались и исчезали, часто наведывались «кукла Барби» или «мягкая игрушка», а то обе вместе, но тоже уходили ни с чем. Дважды был участковый и один раз начальник отдела по борьбе с организованной преступностью Иванов, однако Глеб и его не впустил. Такой образ жизни утомлял его: передвигаться приходилось на цыпочках, чтобы не услышали внизу, вечерами не включать свет — увидят с улицы, никому не звонить — телефон мог прослушиваться, и самому снимать трубку лишь в том случае, когда на аппарате с определителем номера засветится номер деда Мазая либо кого-то из «зайцев». Осатанев от дивана, книг и телевизора, он уже жалел, что не прорубил дыру в полу и не установил лестницу на первый этаж. В вязкой тишине, полном одиночестве и покое Марита не только снилась, но уже начинала грезиться наяву. Среди ночи, отвязавшись от видений во сне, он пошел на кухню и увидел Мариту возле плиты: она кипятила на спиртовых таблетках воду в детской кастрюльке с ручкой, стояла к нему спиной в коричневом школьном платье с кружевным белым воротничком, волосы собраны в пучок, острые локотки, — все естественно, даже шевеление голубого огня и потрескивание таблеток…

Через мгновение все исчезло. Он включил на кухне свет, пощупал конфорку плиты, где только что горел огонь, — холодная. Разве что показалось, будто в воздухе еще есть запах сгоревшего спирта.

Он понимал, что такие галлюцинации ни к чему хорошему не приведут. А чтобы избавиться от всего этого, надо снова уходить в запой или прорубать лаз в полу к «мягкой игрушке». Возможно, и лечиться — идти на поклон к руководству ФСК и просить путевку в специальный реабилитационный санаторий, где такие вещи снимают за две-три недели…

Правда, потом Глеб стал себя убеждать, что это не призрак Мариты, а как бы продолжение сна. Дело в том, что подобная картина происходила в реальности там, в Бендерах. В тот же день, когда выбрался из теплотрассы, он поздно вечером вернулся назад и в одиночку, с помощью длинной трубы, своротил с люка железобетонный блок — крышки заваривать было нечем, и их просто придавили блоками. Он вытащил Мариту и увел ее в брошенный жильцами дом за школой. Все квартиры давно были вскрыты, по нескольку раз ограблены, замусорены и загажены. Он отыскал одну получше, где еще оставался диван, кое-какая посуда на кухне, принес и нагрел воды, и пока Марита мылась, подыскал ей одежду в разоренных квартирах: школьную форму, старые босоножки и даже приличную дамскую сумочку для антуража. Потом кормил ее, поил горячим вином и давал аспирин, чтобы сбить температуру. И все равно всю ночь ее колотило, бросало то в жар, то в холод, приходилось заваливать ее двумя детскими матрацами — короткими, прописанными — или раскрывать и протирать холодной водой. Она нюхала эти матрацы и блаженно говорила:

— Детками пахнет!.. Я так люблю детей. У меня много-много будет детей, только одни девочки…

Он слушал это со смутными чувствами, в полудреме, и будто бы уже видел детей — много девочек, похожих на Мариту. Под утро ей стало легче, и Глеб уснул сидя, прислонившись к спинке дивана. Когда проснулся, увидел Мариту на кухне: она стояла точно так, как привиделась сейчас, и не слышала, как Головеров подошел к двери. Она кипятила воду, чтобы заварить чай…