Удар гильотины

Это в обычных обстоятельствах. А теперь представьте, что мозг – в коме, что он более не может быть последовательным в своих решениях. Перед ним – огромное поле выбора миллиардов элементов, в каждом из которых есть вы, ваша судьба, ваша жизнь. Основная функция мозга – выбор, но всякий раз выбор этот вынужденно не свободен, поскольку ограничен теми или иными причинно-следственными связями, которые мозг сам себе создавает на протяжении всей жизни. Связи эти мы называем временем – рекой, протекающей из прошлого в будущее. И вдруг это ограничение исчезает. Мозг, впавший в кому и отделенный от «своего» внешнего мира, начинает воспринимать информацию из других миров – может рассматривать другую пленку, собирать другой пазл, делать свои выборы в другой реальности, и тогда, если вам суждено когда-нибудь очнуться, вы будете вспоминать странные картины, странные истории, которые не могли с вами случиться. Но, черт возьми, именно это и рассказывают люди, побывавшие в коматозном состоянии или испытавшие клиническую смерть!.. А в редких случаях – и это, как я думаю, случилось с Веерке, – мозг, лишившийся информации о реальной жизни, начинает видеть, ощущать, понимать, анализировать все кинопленки сразу, все кадры всех жизней открываются ему, он смотрит на мир – не на один, а на все их великое множество – и выбирает тот кадр реальности, в котором мог бы оказаться. Выбирает хаотически, произвольно, ведь мыслительной деятельности нет, логика, поиск связей причин со следствиями спят мертвым сном. Что интересует Веерке? Собственная судьба. Почему с ним случилось такое? В одном из миров, на одной из кинолент, в одном из кусочков уже сложенного пазла он обнаруживает пришедшего к нему в квартиру Панфилло, в другом – Магду, решившую выяснить, наконец, отношения, в третьем – Казаратту, этого пронырливого соглядатая, в четвертом – тебя, Криста, в пятом – своего соседа Ван Хоффена, в шестом – Христиана, который не может примириться с тем, что его возлюбленная…

– Оставьте меня в покое, – сердито сказал художник.

– Представляете, какая колоссальная работа происходит в этом разгоряченном мозгу! Увидеть столько кадров, разложить этот пазл – неудивительно, что у Веерке началась горячка, это выделялась в виде тепла нерастраченная энергия, которой еще не придумано названия, поскольку никто пока не смог ее измерить или хотя бы отделить от прочих видов известных нам энергий.

– Рад, что моя лекция не пропала даром, – пробормотал Ритвелд. – Согласен, Веерке произвольно перемещается от элемента к элементу бесконечного пазла, и каждый из вариантов становится фактом нашей с вами жизни…

– Примерно так, – кивнул Манн, – и потому, как только Веерке умер…

Зазвонил телефон.

– Да, – сказала Кристина и протянула Манну трубку. – Это опять тебя. Мужчина, и, мне кажется, я узнала голос…

– Дорогой Манн, – сказал старший инспектор Мейден, – прошу прощения, если оторвал вас от приятной беседы.

– Ничего, – пробормотал Манн, – я и сам собирался вам звонить. Вы слышали, что Веерке…

– Умер, – закончил Мейден. – Да, конечно. Дело закончено. Вы не возражаете, если я сейчас к вам поднимусь – есть несколько вопросов, которые следовало бы обсудить незамедлительно? Кстати, господин Ритвелд тоже с вами?

– Старший инспектор, – укоризненно сказал Манн, – вы так и не сняли наблюдение за квартирой Кристины?

– Снял, – отрезал Мейден. – У меня нет претензий к госпоже Ван дер Мей.

– Тогда откуда вы…

– Я могу к вам подняться? – с ноткой раздражения в голосе произнес Мейден.

– Если это так срочно…

– Впусти его, – сказал Манн Кристине. – Это Мейден, он внизу.

Старший инспектор вошел в комнату быстрым шагом, мгновенно оценил диспозицию, подошел к Манну и сказал:

– Я всегда к вам хорошо относился, но у меня нет выбора. Я арестую вас по подозрению в убийстве Густава Веерке, протяните, пожалуйста, руки, спасибо, вы имеете право на защиту, можете позвонить своему адвокату, но учтите, что с этой минуты каждое сказанное вами слово может быть использовано против вас…

«Господи, – думал Манн, – почему он так многословен?» Наручники были холодными, сковывали движения, Кристина смотрела на Манна широко раскрытыми глазами, она ничего не понимала, а Ритвелд отошел к окну, чтобы не мешать.

– Вы совершаете ошибку, старший инспектор, – спокойно сказал Манн; конечно, это было наигранное спокойствие, он понимал, что каждое непродуманное слово действительно будет использовано Мейденом против него, и не потому, что старший инспектор так уж его ненавидит, напротив, он удручен, ему не нравится то, что приходится делать, но выбора у него нет, Мейден обнаружил что-то, лишившее его возможности выбора, что это могло быть, нужно спросить, но спрашивать нельзя, потому что каждое слово может быть использовано…

– Хотел бы, чтобы это было ошибкой, – вздохнул Мейден. – Вы были в больнице «Бредероде» в восемнадцать часов с минутами?

– Нет, – покачал головой Манн, – я был в дороге. Ехал сюда после разговора с вами.