Удачная партия

Ковард никогда не обижался на супругу, даже тогда, когда та явно перегибала палку, зная, что скандальность, а порою и откровенное хамство супруги — это некая игра, в которую они, два взрослых человека, почему-то и для чего-то играют. Но ни одному из супругов никогда не пришла в голову мысль, что нужно просто сесть и по-человечески поговорить о чем-то главном или хотя бы довериться близкому человеку, откровенно рассказав о своих внутренних проблемах и тревогах.

Поэтому обычно в доме Ковардов царила атмосфера назревающего военного конфликта, хотя до настоящей войны дело никогда не доходило. Видимо, сказывались генетические корни интеллигенции.

Но в это утро все было не так, как обычно.

В иной ситуации Ковард даже не обратил бы на реплику Эльвиры Павловны внимания, пропустив все слова мимо ушей, понимая, что по сути они не значат ровным счетом ничего особенного, но в этот раз он услышал в словах не что иное как пренебрежение, которое возмутило и обидело. Возможно, оттого, что где-то далеко в подсознании еще тревожило пережитое во сне смешанное чувство ужаса, возмущения и брезгливости: «Я — крыса!», но оно только лишний раз заставляло Аркадия Францевича искать в себе неоспоримые достоинства, причем такие, которые могли убедить не только его самого, но и любого, что Аркадий Францевич Ковард — человек, о котором нужно говорить с глубоким почтением и уважением.

Ведь он похож на Эйнштейна. И не только внешне.

И вообще, все нужно ставить на свои места. И супругу тоже. Хватит этого волюнтаризма!

— Скажите пожалуйста! — гневно прошипел Аркадий Францевич, пренебрежительно осмотрев супругу с ног до головы, и неожиданно повысил голос: — А ты просто кладезь ума! Стоишь тут, как пузатый чайник! И знаешь что?! Надоело мне все до чертиков! Закрой дверь! И в туалете покоя нет!

Эльвира Павловна часто провоцировала семейные скандалы, зная, что Ковард не выдержит и минуты словесной перебранки. Максимум, на что он способен, так это сказать «тэ-экс» и хлопнуть дверью, чтобы потом мучительно искать повод для примирения, которого, по правде сказать, она желала с немалой силой.

Но в это утро неожиданно сложная тирада, произнесенная Аркадием Францевичем повышенным тоном на безобидное «придурок», настолько удивила Эльвиру Павловну, что она растерялась и, округлив глаза, молча прикрыла дверь.

— Иди к черту! — с раздражением прошептал Ковард.

«Надо же, — покачал он головой, — и что это на меня нашло?» Ковард уже собрался открыть рот, чтобы крикнуть «Эличка!» и извиниться (зачем портить друг другу настроение прямо с утра?), но передумал и, нервно выдавив из тюбика пену для бритья, густым слоем нанес ее на щеки.

Закончив с утренним моционом, Аркадий Францевич вышел в комнату и бросил строгий взгляд в сторону супруги, скромно и испуганно сидевшей бочком на небольшой тахте, явно не рассчитанной на ее габариты.

— Свободно! — зло буркнул он.

— Вот уже скажите пожалуйста, мы изволили обидеться! — Эльвира Павловна с трудом встала с тахты. — Надо же! Какие мы непростые и нежные!

Аркадий Францевич уже растерял весь боевой дух и мечтал только об одном — поскорее сбежать из дому.

Пока Эльвира под душем натирала свое пышное тело мыльной мочалкой, Ковард с армейской прытью облачился в свой рабочий костюм: черную рубашку, белый галстук-селедку, серый потертый пиджак классического кроя, который издалека смотрелся весьма прилично, и брюки, немного коротковатые, но почти новые.

Раз в полгода Эльвира Павловна носила рабочий костюм мужа в химчистку, а черную рубашку стирала не чаще двух раз в неделю. Вообще, Эльвира считала, что холеные мужчины привлекают внимание посторонних женщин, а это уж точно до добра не доведет.

— Эличка! У меня рубашка грязная, — иногда кричал своей супруге, принимающей утренний душ, Аркадий Францевич.

— Какая? — доносился голос супруги.

— Черная!

Эльвира Павловна не отвечала, и Ковард некоторое время стоял с рубашкой в руках, пристально рассматривая воротничок и манжеты.

— Не дури голову, Кадик, — выходя из душа с махровым полотенцем на голове, говорила жена. — Черное не может быть грязным. Оно ведь черное.

— Несвежая, — возражал Аркадий, поднося рубашку к носу.

— Вот и хорошо, — отвечала Эльвира Павловна, вытирая волосы. — Мужчина должен быть свиреп и вонюч.

Аркадий Францевич, не находя больше убедительных аргументов, со вздохом направлялся на кухню, чтобы засунуть в карман пиджака завернутый в газету бутерброд, который нарезала жена еще с вечера, проявляя таким образом супружескую заботу. Еще одно непреклонное убеждение Эльвиры Павловны: мужчина не должен быть голодным, иначе в нем пробуждается инстинкт охотника. Зачем охотники благородному семейству?

Но в этот день Аркадий Францевич покинул свой дом, даже не заглянув на кухню.

Глава 7 По дороге на работу