У задней двери кухни была довольно небрежно припаркована телега. Рядом растерянной цаплей переминался с ноги на ногу сутулый абориген. Но не он привлекал к себе внимание: второй, несколько более нарядный, напрыгивал на Дораша, как дурной петух на плетень, и что-то непрерывно голосил. Хотелось рвануть к ним, уж очень настораживала оборонительная поза степняка. И то, что он все время задвигал Тишку себе за спину. А бежать-то нельзя – я хозяйка. Вот брыщ шершавый!
– Тишка, что у вас там? – не утерпела дернуть мелкого. Пока я до них через весь плац павой дотеку, там силовые методы в ход пойдут.
– Врет он все! Говорит, что ты просила у Довлата, и требует заплатить!
Интересненько, я старосту дня через два ждала с новой поставкой.
– А меня почему не позвали?
– Дюш не велел, сказал, будем сами. – Мой чуткий Дорашик, он точно знал, что от магистра меня лучше не отвлекать. Солнце наше еще только учится распознавать такие тонкости.
– Так что там за вранье?
– Не посылал его деревенский голова, он гончара посылал. А этот врет и свои продукты задорого подсовывает, пользуется, что тебя нет! – Праведное негодование прорывалось даже в ментальный голос боженёнка.
– Все, мелкий, не бушуй. Сейчас разберемся. Что он там привез?
– Эти круглые, оранжевые, которым ты тогда радовалась.
Неужто еще тыквы? Да ну?! Реально повезло! Еще бы вина кислого добыть, раз уксуса нет.
Ага, вот Дюш меня заметил и подбоченился. Абориген недовольно обернулся. С этого расстояния уже видны хищные оскалы обоих братишек. У Дюшки это национальная особенность – на врага скалиться, а Тит старается подражать. Уж не обидел ли кто, часом?
– Он врал и Раштитом клялся! Вама, всыпь ему!
Афигеть!
– Как скажешь, мой хороший, как скажешь. Молодец, что сдержался. – Теперь понятно, от чего старший брат удерживал младшего. – Только подыграй мне вовремя.
Ну, с богом!
– Что здесь происходит?
Вроде и не рявкала особо, но абориген потерял свою нахрапистость. Ну да, надменную фрю на личике изобразить – это мы зараз.
– Товар привезли, хозяйка. А эта морда степняцкая платить не хочет. А Довлат сказал – привесть! – Ишь ты, сообразил, что начальство пожаловало.
– Что именно велел привезти Довлат?
– Ну так вот… – замямлил, растеряв слова, и откинул парусину с телеги. А там такое богатство! Десятка полтора крупных, празднично-ярких гарбузов. И две керамические посудины, явно не такие, как я изображала на эскизе. Поменьше, поприземистей, зато в веревочной оплетке. И переносить удобно, и от удара предохраняет. А главное – с крышками! Счастье есть!
– Вама! Довлат приказывал только про горшки…
Радость радостью, а за «степняцкую морду» кое-кому придется ответ держать. Придумать наказание не успела. Этот неожиданно осмелевший болван сам подставился.
– Полный цаль за тыквы, а за горшки с ним расплати… – договорить не успел. Мой солдатский ангел-хранитель, Вакир, материализовался из-за спины и врезал аборигену под дых.
– Берега потерял, Изик? Госпоже нашей указывать вздумал? Да я тебя сей…
– Отставить! Не марайся об него, дружище, еще под наказание попадешь. Теперь я сама.
Всегда была слезливо-жалостливой, но сейчас стенания этого поганца доставляли удовольствие.
– Коменданту пожалуюсь, – хрипел пришлый. – Плати полный цаль за продукт, или… – Да кто ж ему договорить-то даст?
– Цаль? Это Довлат сказал по такой цене тыкву торговать? – Кивает еще, гад, уверенно так кивает. – Клянись!
– Довлат сказал, Довлат. Раштитом клянусь!
– Ну, держи, раз гнева божественного не боишься. – Под недовольный ропот солдатиков достала из кармашка на полукорсете крупную монету. Абориген аж стонать забыл, так обрадовался моей легковерности. Тьфу, отрыжка брыщщева.
Тишенька не подвел!
Раз – серебряный кругляшок зажат в заскорузлой ладони и по наглючей роже расплывается победное самодовольство – ну-ка, хозяйку крепости облапошил.
Два – монета отброшена и скачет по каменным плитам плаца, а деревенский пройдоха, завывая и приседая, трясет загребущей конечностью. Кто-то из солдатиков перехватил шуструю денежку и тут же со вскриком уронил:
– Ай, жжется!
– А покажи-ка ладонь, как тебя, Изик? – Это Тишка мне подсказал потребовать и велел самой не лезть.
Вакир, моя всеми признанная правая рука среди солдат, не церемонясь «помог» аборигену выполнить приказание.
– Великий Раштит! – выдохнул он потрясенно.
На ладони клятвопреступника вздулся лопнувшей кожей ожог в форме монеты. Как клеймо.
– Кара Раштита! Кара за обман! Вот бы всегда так! – прошелестело среди солдат удивленное удовлетворение.
– Молодец, Тишуль! А сделать так, чтобы срабатывало всегда и со всеми, сможешь?
– Скажи вслух, как молитву. Тогда попробую.
Да легко! Такой азарт разобрал, что на коленки бухнулась совершенно искренне и руки к небу воздела.
– Великий светоносный Раштит, пусть такая кара постигнет любого, кто помянет твое имя ради нечестной наживы или иного обмана! Даруй нам это благо!