Учительница

Наступили переломные дни, первая половина июня — весна неудержимо напирала на эти высокие широты, зима, как олень, которого ударили по коленям, вдруг рухнула наземь. Оля даже не подозревала, что может быть такое стремительное утверждение весны. Еще вчера снеговые тучи закутывали небо, мороз опускался ниже двадцати, по твердому насту шуршала злая поземка — одни куропатки да дикие олени встречались в окрестностях. А сегодня с безоблачного неба лилось горячее, как на юге, солнце, с гор сползал снег, всюду звенели ручьи и ручейки, шумели водопады, глухо зарычала горная речка. Все совершилось вдруг, словно по приказу, — на склонах и во впадинах еще лежал ноздреватый снег, а на освобожденных клочках земли нетерпеливо продирались вверх цепкая зелень, мхи, лишайники, карликовый кустарник. В воздухе стало темно от тысяч крыльев — летели гуси и утки, стая за стаей, стая над стаей. Они кружились, высматривали нужные озерки, кричали, тяжело махали крыльями. По снегу метались их тени, похожие на диковинных животных, — со всей Азии, из далекой Индии, из аравийских степей прибывали сюда на летовку птицы. Еще через несколько дней распустились цветы, долины усыпали ярчайшие жарки, склоны покрыли голубые альпийские незабудки — оранжевый, почти золотой ковер долин переходил в голубое покрывало, наброшенное на горы, издали трудно было провести грань между горами и небом. На южных склонах, в защищенных от ветра местах, выбросил свои бутоны карликовый, стелющийся по земле шиповник — тонким запахом роз тянуло от этих склонов, они поражали своей яркой одеждой.

Оля с восторгом сказала Селифону:

— Вот не думала, что в этих местах может быть так прекрасно. У всех у нас представление: Крайний Север — могила, ничего нет, кроме пурги. А здесь все полно жизни, столько цветов, крику, движения. Что за изумительное время — полярная весна!

— Правильно, Ольга Иванна, очень трудное время, — сказал Селифон со вздохом. — Столько работать много — изумительно. На всю зиму запастись, вот какое время, Ольга Иванна.

6

Это была подлинная страда. Чуть льды отошли от берегов, в воде забилась рыба. Ошалелые от голода хариусы бросались на приманку, красные их плавнички взмахивали, как крылья, огромные кунжи поднимались из глубин, заиграли муксун и чир. Все навалилось сразу — гусеванье, охота, рыбалка. Нельзя было понять, что важнее, за что надо браться. Появлялись дикие — окружали диких, находили озерко, усыпанное гусями, — становились гусевать, потом перегораживали реки и озера сетями — добывали рыбу. Дети на каждой остановке уходили разорять гнезда — приносили по сотне и более яиц. Тундра была щедра, но требовала труда — мужчины спали на ходу, в передышки на охоте, перед тем, как вытягивать сеть. Женщинам приходилось хуже, на сон времени не полагалось. Они потрошили птицу, разделывали оленьи туши, вытапливали жир, вялили рыбу и мясо, очищали кожи от жира и мездры, чинили мужскую одежду и бакари. Оля старалась помогать им, но не делала и четверти того, что умудрялись делать они. Она пыталась, как другие, спать два часа в сутки, но уже через несколько дней валилась с ног и засыпала на езде. Это было, вероятно, самое удивительное из свойств нганасан — измученные, они падали на меха, мгновенно засыпали и вскоре так же мгновенно пробуждались, бодрые и веселые; ее добудиться не могли, она только углублялась в сон. Ее, впрочем, и не тормошили, если не случалась перекочевка, ее жалели, все видели, как она похудела. Кочевали днем и ночью — в тундре стоял звон от комара, воздух посерел от мириадов насекомых. Начал вылетать овод, это было тяжелое испытание — олени дрожали всем телом, бешено срывались с места, сами бросались на лед, на продуваемые вершины. Многие из них, кого не успевали задержать, тонули в реках, проваливались сквозь некрепкий лед.

А потом грянули дожди, пронзительно холодные, обложные дожди — от них не спасала ни одежда, ни дырявые походные чумы, ни нависшие склоны холмов. Селифон стал собираться в отъезд — посетить бригаду Надера и домой в стойбище. Оля отказалась ехать с ним — она хотела полностью пройти испытание: надо же ей знать, что такое кочевье. Он одобрил ее решение.

— Скоро у гусей от дождя сгниют крылья, — пояснил он. — Самое интересное увидишь — как травят линного гуся.

Она не нашла, что это интересно. Охота на линных гусей показалась ей еще более отвратительной, чем оленья поколка. Вскоре после вывода птенцов гуси меняли крылья. — в это время их, беспомощных, окружали на озерках, загоняли выстрелами, криком и собаками в сети и там сворачивали головы. Птицы иногда не шли в западню, выплывали на озеро, ныряли, их настигали на лодках, вылавливали из воды. Это была не охота — зверское истребление, не разбирали, где взрослая птица, где птенец. Зато на одном из озерков добыли почти тысячу гусей — больше ста пудов мяса. Тоги с удовлетворением сказал Оле:

— Ну ладно, хорошая с тобой охота, Ольга Иванна. До весны хватит еды.

Она отозвалась с омерзением:

— Ужасная охота! Не понимаю, как вам ее не запретят.