Учителя и путь

Жил во многих я темницах жизни
И всё время я искал, кто их возводит —
Эти тюрьмы чувств, источники страданий
И борьба моя была тяжёлой, непрестанной
Но отныне я узнал тебя, строитель тюрем!
И теперь не возвести тебе стен боли и столпов обмана
Наконец разрушен дом иллюзий
Невредимым выхожу оттуда к избавленью[34]

Нирвана

С этих пор архат овладевает сознанием буддхического плана, будучи ещё в физическом теле; когда же он покидает тело во сне или в трансе, он сразу переходит в невыразимую славу нирванического плана. При посвящении у него должен быть хотя бы один проблеск нирванического сознания, точно так же, как и при первом посвящении должно быть краткое переживание буддхического, и теперь его ежедневные усилия должны быть направлены к тому, чтобы все далее и далее продвигаться на плане нирваны. Эта задача огромной трудности, но постепенно он окажется в состоянии продвинуться ввысь, в это несказанное великолепие.

Вступление туда совершенно ошеломляющее; сначала оно несет с собой ощущение сильнейшей жизненности, которое удивляет даже того, кто уже знаком с буддхическим планом. Это удивление испытывалось и ранее, хотя и в меньшей степени, когда человек впервые поднимался с одного плана на другой. Даже тогда, когда мы впервые в полном сознании переходим с физического плана на астральный, мы обнаруживаем, что эта новая жизнь гораздо шире, чем всё то, что было известно нам до сих пор, и восклицаем: "я думал, что я знаю, что такое жизнь, но я совсем не знал этого до сих пор." Когда мы переходим на ментальный план, то же чувство удваивается — астральный мир был чудесен, но в сравнении с ментальным он ничто. Такое же переживание бывает, когда мы переходим на высшее подразделение ментального плана. С каждым шагом возвращается то же удивление, и никакие предварительные мысли не могут подготовить к нему, потому что оно всегда бывает более изумительно, чем то, что можно вообразить, и жизнь на высших планах — это такая сила блаженства, для которой нет слов.

Европейские ориенталисты переводят слово «нирвана» как уничтожение, так как слово это означает «задутый», как тушат дыханием пламя свечи. Ничто не может быть более полной противоположностью истине, чем такая трактовка, с той оговоркой, что в некотором смысле это конечно же уничтожение всего того, что известно нам на земле как человек, потому что это уже не человек, а Бог в человеке, бог среди других богов, хотя меньший, чем они.

Постарайтесь представить, что вся вселенная наполнена этим необъятным потоком живого света и состоит их него, и всё это движется вперед, безотносительно, как необоримо несущийся вперед великий океан света — света, имеющего цель (если это здесь доступно пониманию), невероятно сконцентрированного, но абсолютно свободного от всякого напряжения или усилий, — нет, слова бессильны. Сначала мы не чувствуем ничего, кроме блаженства, и не видим ничего, кроме силы света; но постепенно мы начинаем осознавать, что даже в этом ослепительном сиянии есть еще более яркие пятна (как бы ядра), через которые свет приобретает новое свойство быть ощутимым на низших планах, обитатели которых без этой помощи совсем не имели бы возможности почувствовать его лучезарность. Затем постепенно мы начинаем понимать, что эти добавочные солнца суть Великие, планетные духи, великие ангелы, божества кармы, дхьян чоханы, будды, христы, учителя и многие другие, неизвестные нам даже по именам, и что через них свет и жизнь протекает до низших планов.

Мало-помалу, по мере того, как мы привыкаем к этой чудесной реальности, мы начинаем ощущать, что мы едины с ними, хотя и гораздо ниже вершины их великолепия; что и мы — часть Единого, пребывающего каким-то образом в них всех и в каждой точке промежуточного пространства; мы видим также, что и мы являемся фокусом, и что через нас, на нашем, гораздо более низком уровне, протекает свет и жизнь к тем, кто стоит ещё дальше (не от него, потому что все являются его частями, и кроме него, нигде ничего и нет), но от осознания, понимания и переживания этого.

Е. П. Блаватская часто говорила об этом сознании, что центр его повсюду, а окружность нигде. Это выражение, глубоко передающее идею, приписывается то Паскалю, то Николаю Кузанскому, то «Зохару», но по праву оно принадлежит книгам Гермеса. Такое сознание воистину далеко от уничтожения; достигающий его посвященный ничуть не утрачивает ощущения себя самого; память его совершенно непрерывна, он — тот же самый человек, и всё же теперь он поистине может сказать: "Я есть Я", зная, что в действительности это «Я» означает.

Эта идея удивительно хорошо выражена сэром Эдвином Арнольдом в "Свете Азии".