Учитель вранья

А пока он понял вот что. Во-первых, что тайник за дверью погреба тоже теперь ненадёжен. Вечером, когда Таська уснёт, надо будет оттуда всё перепрятать. И во-вторых, придётся сегодня поискать с ней эту Первоапрельскую улицу, чтобы убедиться, ерунда это объявление или не ерунда. Ведь он свою милую сестричку знал. Упрямая девчонка всё равно пойдёт искать. И не найдёт ничего, зато вранья потом будет!

Однажды она потерялась, её привели с какой-то дальней незнакомой улицы, и Таське на несколько дней хватило рассказов. Будто она забрела нечаянно не просто на чужую улицу, а совсем в другую страну, которая называлась Зензиния. Там было море, не очень большое, но настоящее, оно называлось Мокрое море, и за ним жили заморцы. А в Зензинии жили зензинийцы, и она немного научилась зензинскому языку. И в доказательство говорила какие-то непонятные слова, а когда Тим недоверчиво хмыкал, обращалась за подтверждением к папе: «Папа, правда “калабуда малам” по-зензински значит “как поживаете”?» Папа, глядя в телевизор, кивал, а Таська торжествовала: «Вот видишь!»

Как мог доказать Тим, что она врёт? Ведь неизвестно, что начиналось там, за знакомыми улицами, и к какому морю можно было попасть, если поплыть на складной непромокаемой лодке по здешней маленькой речке Серебрянке далеко-далеко. Тим не раз думал о таком путешествии… Нет, лучше пойти с Таськой. Уж очень ей захотелось узнать про эти уроки.

Таська вообще почему-то мечтала о школе. И Тиму завидовала. Ей казалось, что интересней уроков нет ничего на свете. Если сестра становилась совсем уж непослушной, Тим знал единственный способ на неё подействовать. Надо было пригрозить: вот скажу в школе, чтоб тебя туда не брали! Этого она ещё боялась. Ну глупышка, что говорить!

Вторая Первоапрельская

– Дяденька, где Вторая Первоапрельская? – спросил Тим у встречного дачника.

– Первоапрельская? – переспросил дачник и вдруг закашлялся. Как будто он хотел засмеяться, но нечаянно поперхнулся, и смех вышел похожим на кашель. Или вышел кашель, похожий на смех. – Вам, наверно, Вторую Первомайскую нужно, – сказал он наконец, глотнув воздуха – точно вынырнул из воды. – Так это направо, где газовые баллоны меняют. Была ещё просто Первомайская, так её переименовали. В улицу Восьмого Марта. Она вон там наискосок к лесу идёт. Первоапрельская! – Дачник покачал головой. – Шутки бывают первоапрельские, а улиц таких не бывает.

Будь Таська одна, что бы ей оставалось делать? Повернуться и пойти домой. Но Тим-то знал, в каком порядке идут месяцы один за другим. И он подумал так: месяц апрель идёт после марта, но впереди мая. Может, и Первоапрельскую улицу стоит поискать где-то между улицей Второй Первомайской и улицей Восьмого Марта?

Вторую Первомайскую он знал. Там не только обменивали газовые баллоны, там иногда пасся очень рогатый козёл на длинной верёвке. Его надо было обходить, прижимаясь к самому забору, а то мог дотянуться своими рогами. И Тим решил дойти лучше до леса по улице Восьмого Марта, потом свернуть направо, в сторону Второй Первомайской, и посмотреть, не окажется ли посерёдке между ними ещё улицы.

Так они с Таськой и сделали.

Улица Восьмого Марта вся заросла травой. Там ходила курица с цыплятами, похожими на жёлтые одуванчики. На одной калитке они увидели табличку: «Осторожно, злой гусь!» Увидели башенку с флюгером в виде петуха, а рядом настоящего петуха. Он махал крыльями и кричал необычным голосом, как будто по-иностранному: не «кукареку», а «кукарача».

Дошли до леса, свернули направо, ко Второй Первомайской. Но больше там никакой улицы не оказалось. Даже переулочка. Был ещё один-единственный дом, который стоял не на Восьмого Марта и не на Второй Первомайской, а как бы посерёдке, сам по себе, почти на опушке. Вернее, самого дома не было видно, только глухой забор. Синим его, пожалуй, нельзя было назвать. Кажется, его только собирались красить. В одном месте уже мазнули краской, но не совсем синей, скорее зеленоватой. А вообще он был пока новенький и некрашеный. И без всякого номера.

Тим подсадил Таську, сам подтянулся на руках и заглянул через забор.

Нет, дома там всё-таки не было. Одна лужайка, вся жёлтая от одуванчиков. С другой стороны забор был не достроен, там прямо открывалась опушка. Посреди лужайки рос корявый полузасохший дуб.

А под дубом стоял человек. Долговязый, бородатый, в очках, в синих джинсах и жёлтой майке. На голове велосипедная шапочка с козырьком.

– Кс-кс, ко мне, – говорил он и хлопал себя рукой по бедру. – Ко мне, кс-кс!

Сперва Тиму и Таське показалось, что он подзывает кошку. Она едва выглядывала из высокой травы. Потом они рассмотрели, что это пёсик, чёрный, лохматый и очень ушастый. Он приближался к хозяину зигзагами, как будто вынюхивал чей-то след. Хвост у него при этом вертелся, будто пропеллер.

Пёсик до того напоминал зверька, про которого Таська врала Скуке Зелёной, что оба раскрыли рты и переглянулись. Он разве что не летал. Но казалось, для этого ему надо лишь разогнаться как следует.

– Брысь! – вдруг сказал пёсику бородач.