Учитель танцев (третья скрижаль завета)

Аня сидела в первом ряду партера и, не отрываясь, смотрела на сцену.

Рисунок завораживающего танца то двоился, а то и вовсе плыл перед ее глазами — два соленых озерца, окаймленные изогнутыми ресницами, словно линзы, играли со светом рамп и прожекторов.

Нет, Аня плакала не от умиления и не от восторга.

Она плакала, потому что ощущала нестерпимую боль.

На сцене был Он… Максим. Три года назад она была просто поклонницей его таланта, потом — ученицей, а еще через год — счастливой любовницей. Теперь, на протяжении уже нескольких месяцев, она выполняет роль его сиделки.

Врачи запретили ему танцевать. Смешно.

Он умрет на сцене и будет счастлив…

*******

Максиму казалось, что он не танцует, а продирается сквозь толщу воды. Ноги ныли, словно налитые свинцом. Тяжелые грузы, казалось, были привязаны к его рукам. Каждое движение давалось ему с усилием и причиняло нестерпимую боль.

Глаза Максима почти ослепли и слезились. Он двигался по сцене, ориентируясь только по свету. Сцена — освещенное пространство, за краем сцены начинается темнота — там зал. Он не должен пересекать границу света и тьмы.

Музыка звучала странно, как будто бы протяжный механизм стал зажевывать пленку. Ритм приходилось держать по внутреннему чутью, но тело все равно запаздывало, не выдерживало, сопротивлялось.

Стопы из сложного инструмента — пятки, носки, подъем — превратились в обрубки-неваляшки. Держать равновесие становилось все сложнее и сложнее, Максим нелепо балансировал, двигаясь по абсолютно ровной поверхности сцены.

Прыжок, пробежка, разворот, движение вспять, снова прыжок, серия батманов… Борьба с болью и отчаянием. Если бы Господь задумал наказать Максима за какие-то прегрешения, то Ему вряд ли удалось бы найти более изощренное проклятие.

Лишить возможности танцевать… В воздухе, воде и пище Максим нуждался меньше, чем в танце. Это правда.

Он хотел танцевать с трех лет. Может быть, это желание возникло в нем и раньше, но он помнил себя только с трех лет. И столько, сколько он помнил себя, он мечтал, что будет танцовщиком. Великим танцовщиком.

С детства Максим был слабым и болезненным ребенком. Попытки родителей отдать мальчика хоть в какую-нибудь спортивную секцию, чтобы улучшить его здоровье, успехом не увенчались.

Всякий раз очередная болезнь на несколько месяцев лишала его возможности посещать спортивную группу, и его исключали. Впрочем, он и не хотел быть спортсменом, он хотел только танцевать. Но разве мальчику подстать быть танцовщиком?..

И тогда его мама, отчаявшись, поехала в деревню, к бабке. Она надеялась, что та даст им какое-нибудь лечебное снадобье или прочтет заговор. Хоть что-нибудь, чтобы ребенок не мучился и не скитался больше по больницам.

— Нет для него никаких снадобий, дочка! — выкрикнула с порога сгорбленная старуха в шерстяном платке. — Ничего нет! Он будет у тебя учителем… Учителем танцев! Этим только и спасется!

Так этот неприветливый разговор и закончился.

Потом на протяжении многих лет Максим вспоминал и мысленно благодарил эту странную женщину. Его мать, ошарашенная ответом бабки, действительно отдала Максима в хореографическую студию, и он начал заниматься танцем. Истово, с полной самоотдачей.

— Вы просто куски мрамора, от которых я должен отсечь лишнее, — сказал преподаватель своим новобранцам на первом занятии в хореографической студии.

Процесс «отсечения лишнего» занял несколько лет — в зале, на протертых матах, перед зеркалом у станка (так балетные называют деревянный брус, закрепленный на уровне пояса), под аккомпанемент старого, всегда чуть-чуть расстроенного пианино.

Максим любил и ненавидел свою учебу. Любил — потому что, наконец, он мог заниматься тем, чем хотел. Ненавидел — потому что сама форма преподавания казалась ему ущербной и примитивной. Он вроде бы и учился, но, казалось, занимался чем-то не тем.

После «отсечения лишнего» преподаватель перешел к следующей стадии: он начал ставить танцы, в которых его ученикам отводилась роль марионеток. Каждый из них должен был зазубрить некие движения и траекторию перемещения по сцене. Все.

Максим переживал эту стадию обучения мучительно. Его тело просто отказывалось слушать команды, выплясывать в кордебалетах приписанные ему па. Максим жаждал движения ,он хотел слиться с музыкой и выразить танцем свои чувства.