Учитель химии

Я приходила к нашей школе через десять лет. И не от большой радости — работа, семья, взрослые, серьезные проблемы. Был вечер. Огромное серое здание в темноте походило больше на средневековую тюрьму, чем на СОШ№ 1. Осень своими листьями билась в окна школы, как будто вызывала ее на дуэль. Внутри школы было темно, лишь в одном окне, на третьем этаже, пятом справа, горел свет.

Бинокля у меня с собой не было, да и не нужен он был здесь. Я и так знала, что происходит за тем окном. Там, на третьем этаже, в триста двадцать седьмом кабинете сидел Федор Иванович. Постаревший, поношенный, больной, похожий на старый комод, покрытый «пылью времен», перед которой так благоговеют антикварные старушки. Федор Иванович сидел за своим учительским столом, наливал себе водки в мензурку, чокался с портретом Менделеева и пил не закусывая. Потом он брал свой саксофон, нежно поглаживал его, пробегал пальцами по клапанам и тихо начинал наигрывать что-то грустное и несбыточное. Учитель химии шел между пустыми рядами парт, по-старчески щурился от ламп дневного света, и верил, верил, что когда-нибудь, когда-нибудь обязательно к нему придет однажды в класс мальчик с длинным черным каре и синими глазами. Мальчик, который не будет курить в туалете и драться на крыльце школы. И они будут сидеть с Федором Ивановичем здесь, в этом кабинете допоздна и длинно разговаривать на непонятном языке формул. А потом синеглазое каре получит Нобелевскую премию…. А дальше вы уже знаете.

И, наверное, Федор Иванович понимает остатками разума, что не было никогда в средней образовательной школе номер один города Междуреченска гениев, не было и никогда не будет, что вечного двигателя первого рода не существует. Но он верит. Потому что верить нужно. Потому что — а зачем тогда…. потому что — а как же иначе…. потому что он все равно существует, если сильно-сильно в это поверить….

Темнота.

Конец