А написал он следующее: налицо было низкое качество фоторабот, производимых Редлем, а объектом этих съемок были служебные книги (Урбанский не уточняет их содержания), которые Редль брал в своем служебном помещении, находившимся, как упоминалось, за соседней дверью. Заметно низким качеством отличались многие фотопленки, обнаруженные Урбанским в квартире Редля.[393]
Забегая вперед, укажем, что ничто из результатов таких фотосъемок пражских документов не оказалось затем в распоряжении русских — вопреки утверждениям на эту тему Максимилиана Ронге (в его рассказе о разговоре с Редлем один на один в номере отеля «Кломзер»). Следовательно, если верить Урбанскому, то все эти фотоупражнения Редля производились скорее ради тренировки: похоже, что он
Заметим, однако, что если ради тренировки использовались служебные документы, то и основной объект съемок Редля должен относиться по своим физическим параметрам и свойствам тоже к чему-то подобному этим служебным документам.
И Урбанский, и встретившие его в Вене Конрад и Ронге не сообщили вообще ничего о том, что же все-таки переснимал Редль в своей квартире — и это очень красноречивое умолчание!
Теперь, однако, мотивы для самоубийства Редля становились почти очевидными; основания же для его ареста — по-прежнему чрезвычайно слабыми.
Поведение же Редля стало приобретать откровенно угрожаюший характер — особенно на фоне выданного им обещания самоубийства. После такого обещания развязка, так или иначе, и должна была последовать незамедлительно!
В воскресенье Редль встречается с Поллаком, выражает четкое желание вернуться в Прагу и предстать перед генералом Гизлем, а начальник венской полиции Гайер, достаточно уже заинтригованный происходящим, приглашает Редля к себе на утро понедельника.
А вдруг при этом Редль рискнет откровенно высказаться перед Гайером, хотя мы с вами по-прежнему не понимаем, о чем же конкретном, собственно говоря?
Но вот к этому-то моменту и относится фраза, недвусмысленно сформулированная Ронге: «
И к организации «самоубийства» Редля приступили сразу, не дожидаясь возвращения Урбанского из Праги с добытыми уликами.
Принял ли решение об этом самолично Ронге, положившись на то, что никакое расследование никогда не доберется до разоблачения таковой его роли, или это стало совместной акцией Ронге с Конрадом — это нам пока еще непонятно.
У Урбанского, во всяком случае, было
Очевидно, что тут Урбанский пересказал рассказы Конрада и Ронге, как бы подтвердив и скрепив их своим мнимым присутствием и вовсе не мнимым солидарным мнением!
Можно предположить два основных варианта того, как происходила последняя встреча Редля с его убийцами.
Согласно первому, Редль просто не проснулся, когда они вошли — и проспал свою смерть!
Напомним, что у Редля было мало возможностей для сна, когда он ехал из Праги в Вену в ночь на субботу 24 мая (или в течение части этой ночи). Едва ли ему было до сна в следующую ночь, когда он выпроводил из гостиничного номера офицеров, пообещав им застрелиться и оставшись с пистолетом в руках.
Затем вечером в воскресенье происходил ужин с Поллаком — и какое-никакое потребление алкоголя!
Можно ли было после этого не свалиться в сон — как бы ни были перенапряжены нервы?
К тому же и
Такое решение естественно напрашивается, но вот не известно, удалось ли это осуществить в реальности: ведь требовалось время и на осмысление и согласование информации, срочно поступающей и из Праги, и из ресторана «Ридхоф», и от Гайера, и на принятие соответствующего решения, и, главное, на его осуществление! Так что это могло и не сложиться!
Второй вариант состоит в том, что Редль все же не спал.
Тогда дверь пришедшим должен был открыть он сам — по неосторожности.
Есть, конечно, и третий вариант — промежуточный: Редль спал, когда убийцы вошли, а затем они разбудили его — и произошло предсмертное выяснение отношений.
Но Редль мог и вовсе не спать в эту ночь — или ненадолго отключаться, напряженно прислушиваясь к тишине в гостиничном коридоре. В это время Редль должен был дожидаться вестей, которые обязан был доставить ему Сладек. Тот их и привез, но тогда, когда полковник был уже мертв; это нам предстоит, конечно, объяснять.