Армии, группы армий и фронты создавались в Австро-Венгрии уже после начала Первой Мировой войны. До начала войны крупнейшими постоянными воинскими объединениями были корпуса. Ни один штаб корпуса, разумеется, не мог обладать экземпляром общего плана развертывания; корпусов касались лишь их собственные планы, предписанные им на случай приближения военных действий, а также минимально необходимые сведения о соседних корпусах, взаимодействие с которыми предполагалось по общему плану.
Редль, заметим мы, мог, конечно, с осени 1912 по весну 1913 скопировать для кого-нибудь (для русских или сербов) планы своего 8-го корпуса, начальником штаба которого он оказался. Но как раз получение этих-то сведений и не подтверждается архивами российской военной разведки!
Что же касается общих планов, то они, благодаря принятой системе хранения, просто не были доступны Редлю[534] — и в этом приходится согласиться с Урбанским!
Тем более они были недоступны ни Чедомилу Яндричу, ни тому мнимому майору, которого пытался изображать Милан Ульманский.
От себя выскажем чисто абстрактное соображение, что выкрасть (хотя бы на время фотосъемки) такой план было бы все-таки легче не Редлю или кому-либо другому из посторонних офицеров, а какому-нибудь писарю из Оперативного отдела Генштаба!
Причем, как подчеркивает Урбанский, даже и единого общего плана у Австро-Венгрии не было и не могло быть в принципе: воевать предполагалось на различных направлениях — против России, против Сербии и Черногории, против Италии (или вместе с ней), против Турции (или вместе с ней) — то же и с участием Румынии на собственной стороне или на противоположной и т. д. На все такие случаи разрабатывались собственные планы. При необходимости войны одновременно на два или на три фронта предусматривались компромиссные варианты.[535]
Число последних, заметим мы, исходя из математических принципов комбинаторики, уже получается таким, что просто невозможно отработать все возможные варианты общего плана (всех возможных комбинаций, например, из четырех вариантов по одному, двум или трем — в сумме 16 штук). На практике же такие комбинации возникают в динамически развивающейся политической реальности — и далеко не сразу понятно, в какую окончательную комбинацию выльются решения, самостоятельно принимаемые различными сторонами; так оно и получилось в июле-сентябре 1914 года.
На основании этих соображений Урбанский и отверг одно из главнейших обвинений, выдвинутых против Редля: он-де выдал план наступления против Сербии, что и позволило сербским военачальникам успешно отразить его осенью 1914 года, зная все его детали. На самом деле, разъясняет Урбанский, срыв разгрома Сербии произошел из-за неправильного анализа австрийцами политической ситуации.
Почти до самого конца июля 1914 года австрийцы исходили из того, что воевать предстоит лишь против одной Сербии — соответствующий план развертывания и был своевременно приведен в действие. Развертывание против Сербии уже вовсю происходило, когда вдруг выяснилось, что предстоит воевать и против России. План развертывания против Сербии пришлось менять на ходу, перебрасывая часть войск против России и меняя маршруты перевозки войск с южного направления на восточное и северо-восточное — это создало колоссальные трудности для железнодорожного транспорта.
По российским данным, австрийцам пришлось при этом изменить в июле 1914 года 84 маршрута воинских эшелонов.[536]
В результате осенью 1914 года реализовалась комбинация, крайне неприятная для Австро-Венгрии: удар по Сербии производился недостаточными силами, а опоздание сосредоточения войск против русских привело к поражениям австрийцев и на этом театре военных действий.[537]
Урбанский высказывает свои доводы жестко и категорически: колоссальные жертвы среди австрийцев, продемонстрированные в игровом фильме о Редле (снятом, напоминаем, в 1925 году), не имеют никакого отношения к утечке предвоенных планов. Приписывание же Редлю выдачи противнику австрийских шпионов за границей, считает Урбанский, тем более является фантазией, вообще ни на чем не основанной.
И вся роль Редля, как подвел итоги Урбанский, оказалась раздутой и преувеличенной.[538]
С мнением Урбанского совпадает и мнение Конрада о том, что Редль не мог нанести Австро-Венгрии существенного ущерба.[539]
А вот Максимилиан Ронге в 1930 году так расценил вопрос о том,