Учитель и его время

По-настоящему я ненавидел и ненавижу фашизм и предательство в их различных формах. Я знаю, что у ненависти, как и у любви, нет предела. И это не проделки сатаны, рождающего зло, это само зло, с которым боролся и Христос. Возненавидеть или – проклясть – это как если бы провести в душе резкую черту, отделяющую тебя от откровенного наступательного зла, это вынесение внутренним нравственным судом приговора, который обжалованию не подлежит.

Когда-то, это было сразу после окончания войны, уходя из больницы от мамы и зная, что она теперь уже точно умрет, рыдая в больничном сквере, я поклялся: сколько буду жить, столько буду уничтожать фашизм, убивший ее. Было мне тогда – 13. В последние годы это чувство во все большей степени связывается во мне с государственным российским фашизмом, планомерно и беспощадно уничтожающим рабочих, крестьян и солдат моей Родины, чего не смог сделать даже Гитлер.

Народ большой, больше кучки предателей, захватившей власть, есть еще возможность сеять добро, правду, отдавать себя делу, делать счастливыми других. Я – в ладу с моим Богом.

Нигде в Евангелии не описано, что Христос радовался. Он был сконцентрирован на духовном творчестве настолько, что сделанное, то, что радовало и изумляло людей, становилось для него не столько источником удовлетворения, сколько дополнительным стимулом к продолжению творчества. Вся человеческая история Христа – это история сеятеля, труженика, не успевшего увидеть плодов своего труда. Безрадостность восприятия праздников и большая адекватность восприятия радости как возможности продолжения борьбы свойственны многим творческим людям, и не нужно думать, что я поднимаю себя до уровня Бога. Человеческое может и должно быть проникнуто божьим. В этом и была цель Христа.

Христос взорвал свое время. Он был революционер: разрушал темницы души, огорчался, гневался, как cказано в Евангелии, видя жадность, несправедливость, болезни, ложь, торговцев, загадивших места, святые для людей. Он изгонял их из Храма. Этот мусор мешал ему, и он гневался. Как Бог, он мог бы уничтожить все это, но, наверное, для него важнее было, чтобы люди когда-нибудь смогли сделать это сами – и в себе каждом, и в обществе в целом. Ленину, коммунистам была свойственна та же неудовлетворенность, и они хотели дать людям больше справедливости, но если Христос только ставил эти задачи, то они решали их, но не для всех, а только для угнетенных. «Нравственно только то, что служит интересам рабочего класса», – так говорил Ленин. Христос не связывал себя решением даже вопиющих социальных противоречий своего времени, хотя народ ждал от него именно этого, полагая, что он – царь бедных и спасет их. Он не оправдал их ожиданий. Он как бы перескакивал через всё это, видя решение всех проблем в этической плоскости, касающейся не только бедных, но всех вообще. Любовь вместо борьбы, практически уход от борьбы. Видимо, он полагал, что устранение одного конкретного зла породит другое зло, и так будет без конца. А может быть, он не решился, так как это означало бы насилие, И хотя его окружало насилие (как и Ленина) и сам он стал жертвой насилия, он – в отличие от Ленина – не решился. Ведь те, кто к угнетенному большинству не принадлежал, тоже были людьми. И потом, если насилие, где его необходимая мера и кто ее определит? Ведь если она будет нарушена, это породит новую несправедливость. В жизни так и произошло: большевики превысили меру насилия, необходимую для решения справедливых целей, и породили зло. Удивительно: и тот и другой одного горя народного нахлебались, а пошли разными дорогами.

Сейчас церквей стало больше, а веры меньше. Внешнее вытеснило внутреннее. Пожертвования на храмы уравновешивают распоряжения о массовых расстрелах. И вовсе не святых руководителей церкви это устраивает. Люди в государстве вымирают, церковь молчит. Пусть вымирают, лишь бы был мир между богатыми и бедными, между красными и белыми, между угодной ей властью и по праздникам любимым народом… Церковь и то, что рядом с ней, окружены торговцами. Церковь освящает все, что угодно: от ларьков до университетов, от армейских казарм до вокзальных перронов.

Культ наживы, жизни для себя – процветает, вытесняя товарищество, коллективизм, радость общения и познания, радость дарения и служения. Духовность строителя, творца, мастера несовместима с господствующей ныне практикой разрушения, прожигания жизни, глумления, эгоизма, безделья. Те, что у власти сейчас, – вчерашние фарисеи коммунистической веры, разоблачаемые самой жизнью, а на самом деле и вчера, и сегодня – торговцы, которым не место в Храме людей труда.

Церковь утрачивает монополию права веры в Бога. Без нее и ее атрибутики это получается чище. Подкрашивая купола, она ветшает изнутри. Я уже и не говорю о еще более театральной католической церкви. Но я, разумеется, никому не навязываю своих представлений.