Читаем Учитель и его время полностью

После окончания медицинского вуза в 1919 г. Вовси служил в Красной Армии, а по окончании гражданской войны работал врачом в Москве. В 30-е годы он был уже известным московским профессором. В 1941 г., в самом начале Великой Отечественной войны, по решению высшего руководства страны, он был назначен главным терапевтом Красной Армии. На него легла тяжелая ноша создания терапевтической службы армии, которой до войны не было, и он с этой задачей справился. Он разрабатывал различные проблемы внутренней патологии на войне, участвовал в создании военно-полевой терапии и, в частности, ее нового раздела – учения о болезнях у раненых. Им были проведены 23 фронтовые и армейские научно-практические конференции. Уже после воины, в 1947 г., он сделал основной доклад на Всесоюзном съезде терапевтов «Внутренняя медицина в годы Великой Отечественной войны».

Главным терапевтом Советской Армии он оставался до 1950 г., хотя и в последующем продолжая консультировать в Центральной поликлинике НКО СССР – вплоть до своего ареста по ложному обвинению в 1952 г.

Я познакомился с М. С. Вовси в 1958 г., получив разрешение провести стажировку в терапевтической клинике больницы им. Боткина в Москве. Войсковым врачам (а я тогда служил в Рязани, в парашютно-десантном полку) полагалось ежегодно проходить месячное усовершенствование в госпиталях. Конечно, вести больных и дежурить в такой солидной клинике врачу медпункта, было трудно. Вовси заведовал этой клиникой. С ним работали проф. Б. 3. Чернов (в прошлом фронтовой терапевт), проф. М. И. Шевлягина, к. м. н. М. Я. Ратнер.

Интересными были его клинические обходы. За докладом лечащего врача и дополнениями доцента у постели больного следовал его быстрый, но внимательный осмотр почти без дополнительных расспросов. Он не мешал докладчику, не торопил его, но не любил ссылок на консультации авторитетов. Затем все перемещались к следующему пациенту. И так – строго, молча, без каких-либо эмоций, очень серьезно, даже замкнуто, шел весь обход, накапливая ощущение диагностической интриги и тревоги. М. С. был крупным мужчиной, он возвышался над всеми, даже присаживаясь к больному, и, казалось, подавлял присутствующих своей молчаливостью. Присутствовавшие на обходе общались шепотом, притихшими были и больные.

После обхода все следовали в его кабинет, рассаживались вокруг стола, и он начинал разбор только что осмотренных им больных. Здесь говорил, лишь иногда что-то уточняя, только он. Он формулировал, обстоятельно аргументируя диагноз заболевания каждого из осмотренных больных (а их было 6—8), не забывая никаких деталей. И так, поражая своей памятью, от первого до последнего больного. Он как бы размышлял, не стараясь показаться интересным и значительным. Он был интересен и значителен естественно, сам по себе. Решая вопросы безупречно, он вместе с тем оставлял впечатление невысказанности еще многого. У меня это рождало ощущение неисчерпаемости возможностей мышления этого человека и даже какой-то таинственности его мышления. Дискуссий, как правило, не было, возможно, потому, что ему не было равных.

Однажды и я на обходе доложил ему о своей больной 40 лет, страдавшей мигрирующим тромбофлебитом с поражением сетчатки глаза. Природа процесса была не ясна не только мне, но и руководителю отделения. Готовясь к обходу, я несколько вечеров просидел в Центральной медицинской библиотеке, работать в которой любил. Там я нашел подобное описание, сделанное еще до войны неким Калька, с предположением о редком варианте васкулита. На обходе ему было доложено о моей литературной находке и после, уже у себя в кабинете, он очень внимательно и уважительно отнесся к моему рассказу. Чувствовался интерес не столько к тому, что и где я прочел, сколько ко мне самому. Он посоветовал использовать в лечении больной средние дозы аспирина и аскорбиновую кислоту.

Старший лейтенант медицинской службы, я, наверное, не очень-то понимал тогда, что беседовал «на равных» с бывшим главным терапевтом Красной Армии. Но, как и все в клинике, я знал, что он подвергался аресту по «делу врачей» и был оправдан. Тогда я вспомнил, как мы – слушатели Военно-медицинской академии, по приказу Политотдела, в 1952—1953 гг. замазывали тушью в учебниках и книгах в хранилище Фундаментальной библиотеки его фамилию и фамилии других арестованных. В клинике рассказывали, что он очень изменился после пребывания в тюрьме. Он вернулся в ту самую клинику, из которой его взяли и в которой его никто не смог защитить. Но, пережив столько страданий, он никогда никому не высказал упрека. Мне казалось, его любили уважительно и виновато.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии