Учись, Сингамиль!

– …случилась беда, – продолжал царский лекарь, – заболела великая жрица храма Луны. Но ты не тревожься, божественный правитель Ларсы. Заклинатели уже позаботились. Нин-дада скоро будет здорова. Ей доставлено редкостное питье из Дильмуна, ей приготовлено целебное питье из многих трав. Они собраны в горах, в пустыне и на дне Евфрата. Помнишь, я исцелил тебя таким настоем?

– Я верю, ты исцелишь мою дочь, – сказал Рим-Син, – ведь тебе хочется еще пожить на свете? Поспеши к ней. Прикажи жрецам храма Нанна принести богу щедрые жертвы.

Царский лекарь поспешил покинуть покои правителя Ларсы. «Как бы не вернул меня и не потребовал сопровождать его к больной дочери, – подумал Урсин. – Лицо повелителя было сурово. Он не простит меня при дурном исходе. Он не вспомнит моей верной службы. Велит закопать живым вместе с юными жрицами, которые пойдут в священной процессии провожать свою госпожу в последний путь. Смерть великой жрицы повлечет за собой смерть многих людей. Но ты не должен быть среди них, Урсин».

Жрец подумал и прижал руку к сердцу, чтобы унять его торопливый стук. Ноги подкашивались, и, казалось, силы оставляют его. «Еще утром я был совсем здоровым, – подумал жрец. – Страх забрался в мое чрево и точит его. Я хочу жить! Помоги мне, великий Энлиль, добрый мой покровитель, лучший из богов! Не дай мне погибнуть!

Страх перед неизбежным несчастьем, мысль о том, что Нин-дада обречена и не будет ему спасения, не давали покоя. Он шел в святилище, где предстояло приготовить обещанное жрице питье, но очутился за пределами священной ограды. Урсин вдруг обратил внимание на воинов царской охраны. Сверкали в лучах заходящего солнца бронзовые топорики, а лица у них были словно каменные.

– Не обязательно меня закопают живьем, – прошептал он, содрогнувшись, – можно лишиться жизни и у этих ворот. Здесь частенько вершится суд, здесь же и расправа с теми, кто не угоден владыке.

Урсину показалось, что он слышит голос бога: «Иди к гавани!»

– Ты велишь мне идти в сторону гавани, Энлиль? – шептал Урсин. – Я пойду, позволь мне обратиться к тебе со словами мудрого Шуруппака: «Небо далеко, земля драгоценна. Ничто не дорого, кроме сладостной жизни».

Он шел мимо храма бога Луны Нанны, мимо большого двора для молящихся, мимо площади с Зиккуратом Этеменингуру. Он подумал: «Больше мне никогда не увидеть прекрасные статуи богов в золотых и серебряных украшениях. Не увидеть никогда! Или я умру, казненный у ворот святилища, или исчезну».

– Как исчезну? – вдруг задал себе вопрос Урсин. – «Убегу!» – ответил голос внутри его. – Иначе почему мои ноги сами пошли в сторону гавани?

Устремив свой взор к небу, царский лекарь обратился к великому Уту. Он не позволил себе громко прочесть молитву и просить бога о самом главном, самом важном, что было в его жизни. Он прошептал молитву, чтобы прохожий не услышал, а потом тихо спросил:

– Как выжить, великий Уту? Ведь умирает Нин-дада. Желчь разлилась и смешалась с кровью. Отравлено прекрасное тело великой жрицы. Ты знаешь, милостивый и всесильный, как я хотел ее спасти! Но нет ей спасения. А я хочу жить! Я не хочу умереть!

Словно в забытьи шел он к воротам, ведущим к гавани. Очнулся лишь тогда, когда оказался у причала. Он с удивлением увидел маленький корабль купца Набилишу. Мгновенно мелькнула мысль: «Попрошу Набилишу увезти меня на Дильмун. Скажу, что должен там закупить целебные травы для спасения Нин-дады. Все люди Ура знают, что больна великая жрица и царский лекарь призван спасти ей жизнь. Энлиль, мой покровитель, ты подсказал мне эту мысль. Я уговорю Набилишу отчалить дотемна. Здесь мое спасение!»

На корабле готовились к плаванию. Был уложен груз кунжутного масла и ячменя. От купца Эйянацира была доставлена бронза для дильмунских оружейников. Усаживались на свои места гребцы.

«Можно ли ждать большей милости?» – спросил сам себя Урсин. Он поспешил к владельцу судна и сказал ему, что сами боги покровительствуют великой жрице. Если корабль отчалит сейчас от гавани Ура, то они очень скоро прибудут в Дильмун. А ему, царскому лекарю, надо возможно быстрей вернуться в Ур с целебными травами для спасения великой жрицы.

– Я слышал плач у ворот дворца, – сказал корабельщик. – Поистине тебе повезло. Мы отчаливаем немедля.

– Я поспешил к тебе на корабль из царского дворца, – сказал Урсин. – Слуги из дворца Рим-Сина видели твое судно и сказали мне, чтобы поторопился. Я не взял с собой ни одного слитка серебра. Дай мне кое-что в долг, когда вернемся, я расплачусь с тобой. Ведь дело идет о жизни великой жрицы! Нин-дада тяжко больна. Кто, кроме царского лекаря, может ее спасти?

Корабельщику не хотелось давать в долг Урсину. О царском лекаре говорили, что он жаден и скаредность его надоела жрецам храма, где он священнодействовал со своими помощниками. Но отказать ему он не решился.

– Я дам тебе два слитка, – предложил Набилишу, – а ты достань табличку, и мы запишем туда твой долг в присутствии свидетелей. Серебро любит счет и точность.