Ученик чародея (Часть 1-6)

- Тогда идет!.. Соблазнил!.. - оживляясь, воскликнул Кручинин и широко зашагал по направлению к мосту. - Помню как-то, еще в далекие гимназические времена, мы целой компанией готовились к выпускным экзаменам. И экзамен-то предстоял глупейший: закон божий. Потому и собрались целой группой, что никто в течение года не давал себе труда заглядывать в катехизис Филарета, который предстояло сдать. А в компании-то можно было кое-чего поднабраться: с миру по нитке... Так вот, бродили по Ялте от скамейки к скамейке, присаживались, как воробьи, и по очереди читали филаретово творчество. А на дворе - крымское лето в расцвете: сирень, соловьи, море. Главное - море... - При этих словах Кручинин обернулся и мечтательно посмотрел туда, где за темной далью реки должно было быть море. Но моря не было видно. Разве только по холодному дыханию можно было догадаться о его близости. Кручинин вздохнул, отвернулся и, шагая в ногу с Грачиком, продолжал: - Одним словом, не Филаретом бы тогда заниматься!.. Пробродили почти всю ночь; отоспаться бы перед экзаменом, а один товарищ и предложи: "Айда ко мне - у меня инструмент..." И не то, чтобы мы были особенными меломанами, но предложивший был настоящий музыкант. Так под его рояль до утра и просидели. И никто носом не клевал. Не знаю, что уж это: молодость, сирень или соловьи? А может быть, море?.. Да, именно - море. Удивительная штука море!.. Вот седые виски и столько всего в жизни перевидано... А говорю о пустяках, о юношеских мечтаниях, какие держали нас в плену именно тогда, когда была гимназия, сирень, море и этот самый чертов Филарет, и сильнее всего - море. То, юношеское море...

- А разве оно не осталось тем же?

- Нет, теперь оно другое.

- Это же чистой воды кантианство! - удивленно воскликнул Грачик.

- Ну, ты, братец, не бросайся словами... Утверждаю: море стало другим.

- Для вас!

- Конечно, для меня. Мое море стало другим, хоть оно и сохранило прежнюю силу воздействия на меня, непреодолимую силу влечения к мечте.

- Мечты ваши стали другими, вот и море - другое, - тоном резонера заключил Грачик.

- Мечты?.. Конечно, другие... - подумав, согласился Кручинин. - А впрочем, кто их знает: может быть, и не очень другие? Все так же, как прежде, тянет в даль, в неизведанное. Так же, как прежде... Разве что даль - другая?.. - Промчавшаяся по улице колонна грузовиков заставила Кручинина замолчать. Он болезненно поморщился: этот грохот так не шел к его воспоминаниям и к тишине, охватившей сонный город. Но вот стук машин исчез там, куда убегала лента дороги на Елгаву; растаяло синее облако зловонного дыма. Ночь снова вошла в свои права. И словно его никто не перебивал, Кручинин продолжал: - При виде моря меня, как в юности, тянет в новые края, в невиданные страны. И чувствую я себя снова молодым... Море, как очень хорошая, бодрая, заражающая жизнелюбием книга...

- Что, что, а уж "заражающие" книги у нас стараются издавать.

- Крыловский квартет тоже старался играть, - сердито отпарировал Кручинин. - Помню, уже в зрелые годы, сидя в промозглом Питере, я читал Грина... Вот настоящий мечтатель! Меня сердит, когда гриниаду называют гриновщиной. И я скорблю о том, что эта прекрасная традиция мечтательного странствия в приключениях не имеет у нас своих продолжателей. Кто-то назвал гриниаду литературой без флага, то есть без адреса, без отчизны. Пошлая, приспособленческая ерунда! Флаг Грина - мечта... Это целиком наш жанр, по-настоящему оптимистический, зовущий юность в прекрасную даль открытий. Мечта о несбыточном? Разве это плохо?.. Думаю вот о Грине, и вспоминается мне юность, и соловьи, и сирень, и море... - Кручинин безнадежно махнул рукой. - И чего ради?..

- Сирень, разумеется, уже отошла, - со смешком сказал Грачик. Соловьев уже нету. А молодость еще с вами.

Грачик ласково обнял его за плечи. Их каблуки дружно стучали по гранитным брускам мостовой. Шли и молчали. Было уже совсем поздно, когда приблизились к домику с палисадником. Выходившие на улицу окна были темны, как и дома во всем Задвинье. Грачик толкнул калитку и отомкнул дверь надворного флигелька - ветхого строения в три окошечка. Стены его были заплетены хмелем, и хорошо различимый даже в ночном сумраке табак стеною поднимался до подоконников. Единственной роскошью скромной обстановки внутри дома был старый-престарый рояль прямострунка.

Когда Грачик потянулся было к выключателю, Кручинин удержал его руку.

- Сыграй, - он кивнул в сторону инструмента.

Грачик сел за рояль. Звук рояля был похож на вибрирующий звон чембалы. Кручинин засмеялся, но тут же сказал взволнованно:

- Играй, играй! Это хорошо...