- О, лудзу!
Грачику показалось, что в голосе женщины прозвучала насмешка. Да, это была она - его старая знакомая с парома. Она посторонилась и, осветив фонарем внутренность горницы, жестом предложила Грачику войти. Она зажгла свечу и, не говоря ни слова, как если бы это было самое важное, первоочередное дело, включила радиоприемник. Грачик молча следил за ее действиями. А она, дав музыку погромче, вышла в кухню. Грачик оглядел комнату: смятая, небрежно прикрытая одеялом постель, оброненная на пол подушка. Возле постели светлое пятно от тонкого слоя мелкого-мелкого, почти белого речного песка. И в этом песке ясный след подошвы - слишком большой, чтобы принадлежать женщине. На столе в блюдце куча окурков со следами губной помады. Возле кровати на полу изгрызенный окурок папиросы. На обгоревшем мундштуке не было следов помады. Было очевидно: это не окурок хозяйки. Грачик поднял его и сунул в карман. Тут взгляд его, как и в прошлый раз, остановился на большом зеркале в резной золоченой раме, так плохо гармонировавшей с убогой обстановкой дома. А в зеркале... в зеркале он увидел отражение хозяйки. Она вошла неслышно и стояла у двери. Грачик задал себе тревожный вопрос: видела ли она, как он подобрал окурок.
Женщина сделала несколько поспешных шагов к кровати и словно невзначай прошлась по рассыпанному у кровати песку и затоптала видневшийся на нем след.
Грачик подошел к приемнику и уменьшил громкость. И тут ему показалось, что он слышит, как где-то за кухней скрипнула дверь. Очевидно, кто-то вышел из дома или вошел в него. Грачик сделал вид, будто не обратил на это внимания.
- Наверно, помните меня, - сказал он как можно спокойней. - Когда-то мы вместе пришли с берега.
Женщина кивнула и ответила невпопад, потому что, как показалось Грачику, и она тоже слышала скрип двери:
- Сейчас будет чай. - Она поставила на стол начатую бутылку коньяку и две чашки.
С таким видом, словно появление гостя ее не удивило, женщина заговорила о пустяках: погода, охота, цены на рынке - обо всем, что только могло занять время, дотом снова ушла в кухню.
Грачик подождал ее возвращения и сказал:
- Мне понравилось ваше кепи, эдакое с клапанами для ушей. Хочу заказать себе такое же.
- Кепи? - ответила она, делая вид, будто не может припомнить. Кепи?.. Ах, да, припоминаю! Это действительно было очень хорошее кепи. Она подумала. - Я забыла его в вагоне, когда ездила в Ригу.
При этом она без малейшего смущения смотрела Грачику в лицо своими серыми, сощуренными от папиросного дыма глазами.
Явная настороженность женщины, подозрительный шум в кухне, хлопнувшая дверь, окурок без следов губной помады, исчезновение кепи - все это сплелось в единую цепь обстоятельств, подтверждающих причастность женщины к делу Круминьша. Сейчас, когда Грачик размышлял над этим, вспомнилось и то, что не получило в его мыслях оформления в прошлый раз: дамский крем в качестве смазки пистолета "вальтер".
Теперь ему уже казалось, что он совершил ошибку, поехав сюда до Кручинина, не умнее ли было бы последовать за Нилом Платоновичем, заручившись ордером на обыск в доме, а может быть, и на арест этой женщины. Сдается, что ей есть что рассказать.
Хотя для такого предположения у Грачика еще не было никаких реальных оснований, ему уже ясно чудилось, что именно Квэпа он сегодня и спугнул. Да, кстати, мысль Грачика как бы споткнулась: он силился припомнить, видел ли он сегодня на комоде тюбик с кремом, замеченный в прошлый раз... Видел ли он его сегодня?.. Хорошо было бы получить его при обыске, который будет здесь произведен. Вот к чему приводит... Самолюбие?.. А может быть, и что-нибудь еще худшее, чем простое самолюбие?.. Кулаки Грачика сжимались от досады: какой же он самовлюбленный осел!.. Да, положительно это была глупость: опередить Кручинина из пустого самолюбия. Чего доброго, он спугнул отсюда кое-кого, может быть, даже именно того, кого ищет, - Квэпа.