— Он должен был написать большое письмо, — продолжал Грачик, а мягкий химический карандаш то и дело тупился.
— Химический? — словно освобождаясь от владевшей им скованности, спросил Силс. — У нас не было химических карандашей.
— Почему?
— Нас учили: химический карандаш расплывается от сырости. Химический карандаш, когда его чинишь, оставляет следы на пальцах… — Силс умолк. Словно ему были неприятны эти воспоминания. Лишь после некоторого молчания добавил своё: — Именно.
— Значит, можно считать установленным, что это не карандаш Круминьша?
— Именно.
— Но у него, наверно, были другие карандаши. Он же писал что-нибудь?
— Только немножко… Вилме.
— Вилме? — переспросил Грачик. — Кто такая Вилма?
— Вилма Клинт, девушка… там. — Силс взмахом руки показал на окно.
Грачик понял, что речь идёт о девушке, оставшейся за рубежом.
— Значит, ей он писал?
— Именно… Только не знал, дошло ли его письмо.
— Значит, Круминьш ничего не знал о Вилме?
— Один раз пришло от неё письмо.
— Все-таки пришло?
— Через Африку и Францию. Переслал кто-то из завербованных в Марокко. Вилма писала: там читали «Циню». И все поняли: кто вернётся сюда, тому не будет плохо. — Силс долго обдумывал следующую фразу. Его молчание наводило Грачика на мысль о неискренности Силса. Наконец, тот сказал: — Вилма писала: она подговаривает одну девушку убежать… сюда.
— Вы полагаете, что Круминьш… хорошо относился к Вилме Клинт?
— Именно, любил.
— И она стремилась на родину? Может быть, они хотели быть вместе?
— Именно хотели, — что-то отдалённо похожее на улыбку на миг осветило черты Силса. Но это подобие улыбки было короче чем мимолётным.
— Он говорил вам об этом? — спросил Грачик, стараясь попасть в простой, дружеский тон. Но Силс, как и часто до того, ответил только молчаливым кивком головы. Лишь после долгой паузы, подумав, сказал:
— Эджин боялся. Если они узнают, что Вилма хочет бежать, ей будет худо… Именно, очень худо. Круминьш очень боялся. И очень ждал Вилму.
— Что же, — тепло проговорил Грачик, — если так, то, значит, Круминьш хотел жить…
— Именно хотел… Потому и уговорил меня явиться. Он не хотел ни умирать, ни сидеть в тюрьме.
— И уж во всяком случае не собирался кончать жизнь самоубийством?
— Именно.
— А как все плохо получилось.
— Именно плохо. — Избегая взгляда Грачика, Силс опустил глаза на свои руки, лежавшие на столе.
— Это не повторится. Можете быть спокойны! — ободряюще сказал Грачик. — Может быть, и у вас есть своя Вилма?
Впервые за всю беседу холодные глаза Силса потеплели, и он не уклонился от испытующего взгляда Грачика.
— Именно, — тихо, словно боясь быть кем-нибудь подслушанным, повторил Силс. И ещё тише: — Инга… Инга Селга.
Он подпёр голову руками и несколько раз повторил: «Инга… Инга…» Когда он поднял голову, Грачик увидел, что губы Силса сложились в улыбку. Лицо принадлежало другому Силсу — не тому, которого Грачик определил, как холодного и скрытного субъекта. Грачик улыбнулся.
— Ваша Инга тоже собирается сюда?
Губы Силса сжались, и он покачал головой.
— Они хотят бежать вместе: Вилма и Инга… Это трудно, — проговорил он, снова понижая голос.
— Кто хочет бежать — бежит.
— Один бежит, а десятерых убьют, — сердито бросил Силе.
Грачик поднялся и прошёлся по комнате.
— А как вы думаете, Силс, чем можно было бы помочь в этом деле?.. Надо подумать, хорошенько подумать. Нельзя ли помочь этим девушкам стать… ну вот, как вы с Круминьшем, — стать настоящими людьми. Это было бы так хорошо!
— Именно хорошо. Только ведь Вилма узнает, что Круминьш убит…
— Что же будет, если Вилма узнает?
— Плохо будет для Инги. Вилма горячий человек, она может испортить дело.
— Давайте подумаем об этом вместе… в следующий раз.
— Я могу идти? — после некоторого молчания спросил Силс, и голос его снова прозвучал сухо и угрюмо, словно между ними и не произошло такого дружеского разговора.
— Конечно, — согласился было Грачик, но тут же быстро спросил: — А скажите мне, Силс, теперь, когда мы хорошо познакомились и, кажется, поняли друг друга: что заставило вас отказаться от исполнения диверсионного задания? Что толкнуло вас явиться к советским властям?
Силс стоял, опустив голову, погруженный в задумчивость. По движению его пальцев, нервно теребивших пуговицу пиджака, Грачик понял, что молодой человек смущён и не знает, что сказать, или не решается выговорить правду.
— Если не хотите — можете не отвечать.
— Нет, почему же, — ответил Силс, не поднимая головы. — Именно теперь и надо сказать… Это Круминьш надумал, что наше дело безнадёжно. Именно безнадёжно. Нас поймают. Поймают и будет худо.
— Что значит худо? — спросил Грачик.
— Именно так худо, что хуже и нельзя. Если поймают — расстрел.
— Это Круминьш говорил?
— Нас так учили: если провал — надо отравиться. А ни он, ни я — мы не хотели умирать.
— Значит, страх смерти заставил вас явиться с повинной? — спросил Грачик. — А Инга, а Вилма?..
Тут Силс поднял голову и посмотрел Грачику в лицо:
— Именно так: Инга и Вилма тогда… А потом?.. потом мы все увидели и поняли… Только это долго рассказывать. А вам трудно поверить.