Ученик чародея

Завитки сгоревшей бумаги обожгли пальцы Кручинина. Он подул на пепел. Чёрные хлопья разлетелись, Одного дуновения оказалось достаточно, чтобы никто никогда не узнал того, что написала перед смертью Эрна Кручинину: ночь и час, когда состоится переброска через границу Инги Селга. В назначенный час той ночи стража на зональной границе должна принять Ингу. Помочь тому, чтобы девушке не помешали, сводилась теперь задача Кручинина.

Но, глядя на несколько чёрных хлопьев пепла, Кручинин думал не об этом задании, думал не об Инге. Его мысли были далеко в прошлом. Он видел себя у ворот концлагеря «702», где впервые встретил одетую в полосатую куртку женщину с торчащими, как у мальчишки, вихрами рыжих волос. Мысли Кручинина летели сквозь годы десятилетия — такого короткого, почти незамеченного и ставшего теперь таким безнадёжно длинным, не имеющим конца… Мысли Кручинина пришли к тёмным сводам часовни святой Урсулы: по дереву скамьи рассыпались рыжие волосы женщины, как золотой дождь, отражающие мерцание церковных свечей… Почему так устроена жизнь? Чтобы Инга Селга могла начать новую жизнь, должна была окончиться жизнь Эрны Клинт… Почему?

55. ПИСЬМО ИЗ АФРИКИ

Смерть Эрны избавляла Кручинина от необходимости оставаться в этой стране. Он покинул её пределы и остался у границы, неподалёку от того места, где народно-демократические власти согласились пропустить беглянку во имя предоставления ей политического убежища.

А между тем дела заговорщиц в Доротеенфройде не ладились. Вилма чувствовала ответственность за судьбу Инги, превратившейся теперь в политическую фигуру. Но не только это обстоятельство заставляло Вилму волноваться: её собственное физическое состояние делало все более трудными работы, которыми её нагружала мать Маргарита — Вилма была беременна. А стоило матери Маргарите об этом узнать, и ребёнок Круминьша наверняка сделался бы жертвой начальницы пансиона. Все помыслы Вилмы были теперь сосредоточены на том, чтобы его спасти. Её навязчивой идеей стало, что он — её и Эджина ребёнок! — должен иметь родину, не должен стать человеком без отечества; не должен быть «перемещённым», не должен, не должен!.. Ночи напролёт она металась по постели, боясь сказать правду даже Инге. Вилма хорошо усвоила правило конспирации, гласящее: чем меньше знает человек, тем легче ему на допросе, если он провалится.

Но то, что Вилме удавалось пока скрывать от свирепой и опытной надзирательницы, не укрылось от крестьянки Магды. Однажды ночью она склонилась к уху погруженной в тяжёлую полудремоту Вилмы:

— Бедная сестра моя… — прошептала Магда, — я знаю…

Испуганная Вилма села в постели с широко раскрытыми от ужаса глазами. А Магда положила покрытую цыпками, шершавую руку на худую руку Вилмы и осторожно пожала её. Это пожатие было так нежно, что Вилма почувствовала, как успокоение подобно тёплому току проникает в каждую клетку её тела. Она откинулась на подушку и заплакала. Магда гладила её руки своими большими руками крестьянки, ставшими лёгкими, как крылья ласковой и нежной птицы. В тишине Вилма слушала шёпот Магды:

— Все, все будет хорошо… У тебя будет ребёнок… И он будет там, на родине.

— Что ты говоришь?! Разве можно отсюда бежать?.. За мною следят, каждое движение, каждый взгляд проверяют… Разве я могу бежать?.. — прошептала Вилма.

— Ты убежишь, — убеждённо повторила Магда. — Ты убежишь… — Звучавшее в её словах убеждение было так сильно, что Вилма закрыла глаза, её рука ответила Магде пожатием и она заснула спокойно, как не спала уже давно.

С этой ночи Магда — «тупая деревенщина» Магда — стала душою заговора для спасения Вилмы и её ребёнка. В одну из ночей она сказала Вилме:

— Завтра меня отправляют за покупками. Я сказала Маргаритке: «Давайте заставим Вилму попотеть — пускай носит за мною покупки». Если бы ты видела, как она обрадовалась: «Это будет хорошей пощёчиной гордячке, — сказала она, — на виду у всех носить пакеты за тобой, деревенщиной!» Твёрдые желваки вздулись под скулами Магды, так крепко она стиснула зубы. Кажется, её зубы даже скрипнули. — И завтра… — сказала она — ты убежишь.