Убыр. Никто не умрет

Смотреть на пылающие обломки было еще стыднее. Папа убиваться будет, он ее так любит. Любил.

Бам-м!!

Я подпрыгнул — с наслаждением. Грохот доносился не со двора, а из подъезда. Стало быть, на сей раз меня не машина разбудила — если ее, конечно, не втащили к нам на лестничную площадку. Бумкнуло не оглушительно, но гулко и близко, словно сердитый кикбоксер пытался досрочно покинуть лифт. Пьяный, что ли, какой?

Надо было посмотреть, что с машиной, но я замер.

Пьяный перестал биться в лифт. Он пошел. Совсем не как пьяный.

Шаги были не слишком громкими, но какими-то дико тяжелыми — кажется, я их даже пятками чувствовал, хотя чувак, судя по звуку, топал парой этажей ниже. По лестнице топал, к нам. Каждый шаг был громче и отдавался сильней и шире — в голени, в колени, в копчик, ребра и виски, накатывался, как гигантский каменный шар с выступами, грозно и беспощадно, и теперь бил в голову — дынн! дынн!! — тринадцать!!! четырнадцать!!! — почему соседи не просыпаются, вышел бы дядя Рома да вломил этому Халку недоделанному — восемнадцать!!! Сейчас лестница кончится, и он в нашу дверь упрется, и что делать? — и когда она кончится, ну невозможно же, сколько там ступенек вообще?!!

Двенадцать, вспомнил я, и упала тишина. Я чуть не сел от неожиданности — так, оказывается, пыжился и напрягался все это время. Да что ж это такое творится-то, елки зеленые, по лесу меня гоняли, в поле терзали, в болоте топили, теперь еще дома кошмарить будут? Да я вам!

Я застыл. Расслышал все-таки: это не кровь у меня в ушах шумит и не ветер за окном свищет. Это кто-то по лестнице вверх чешет, легко-легко и невозможно быстро, подошвы тюхтюхтюх шелестят, считать не успеваешь, восемна-девя-двадцать! Тишина. У самой нашей двери.

Ёлы, сколько их там уже?

Я подкрался и прислонил ухо к двери. В ухе скорбно заныло, как в невредном зубе. Труба какая-нибудь. Или нет, труба равномерно ноет или тарахтит трактором, а тут как-то звук посапывания вверх-вниз.

В глазок смотреть не хотелось. Я осторожно отодвинул заслонку скважины и заглянул в узорную щель. Ну, площадка как площадка. Пустая.

Я аккуратно, без щелчков, провернул замки, приоткрыл дверь, выглянул и внимательно все рассмотрел. Вернее, внимательно рассмотрел ничего. Ничего особенного: двери, стены. Пол, потолок. Лесенки с перилами. Ни слонов, ни носорогов.

Я пожал плечами, прикрыл дверь, потянулся к замку и тут меня толкнуло. Присел и заглянул в скважину еще раз. Там была темнота со странным проблеском. Ё!

Я отшатнулся, выпрямляясь. Не темнота это, а глаз, темный и блестящий. За дверью шорохнулись с легким хихи. Да что они устроили-то? Биту бы — да ладно, я и ножом, — откуда он взялся? — пофиг. Я одним движением отщелкнул верхний замок, хлопнул по ручке и изо всех сил вытолкнул ногой дверь — н-на в лоб!

Дверь распахнулась настежь и влетела в стену с грохотом, раскатившимся по светлой пустой площадке. Я шагнул наружу, отдергивая босые пятки от холодного нечистого пола, заглянул вверх и вниз лестничных пролетов. Не было никого, и следов никаких. Ни слоновьих вдавленных, ни легких спринтерских.

За дальней дверью зашаркали, и я торопливо смылся, беззвучно закрывшись и заперевшись. Там тетя Галя жила, тетка вредная и нудная. Выйдет, разорется, что я весь дом бужу, еще полицию вызовет — и не оправдаешься. Я же правда дверью сейчас грохнул. Это нехорошо, особенно в четвертом часу ночи — вернее в третьем. Ночью, короче. Главное, на предыдущие громыхания она реагировать не стала, зараза такая. Или не было предыдущих громыханий, на самом-то деле?

Ой-ёй.

И поди пойми, что лучше — страшный кипеш под боком или страшный кипеш в голове.

Лучше, наверное, страшный кипеш на плите. Пойду чаю попью, может, попустит.

Газовая плита тоже скандалила — авторозжиг не работал, от еле найденных спичек конфорка вспыхнула, тут же с хлопком погасла и отказывалась оживать, будто ее молоком насквозь залили. Вторая тоже. Третья занялась сразу и резво, хищными желтыми стрелками, так что у меня от руки паленым волосом запахло — а я и не знал, что уже лохматый там. Я с трудом поборол стихию и вспомнил, что обычный чайник мы забросили уже года три как. Плюнул, перекрыл газ, поставил греться электрочайник, придвинул к нему жестяную банку с заваркой, чтобы потом не искать, и пошел к компу. А куда еще податься одинокому человеку посреди ночи?

Комп, естественно, был заблокирован. Меня что-то такое зло взяло. Я даже вглядываться не стал, что там теперь по слою пыли выдавлено — слой таким толстым и махристым вышел, что само читалось: «ТТяНАФдр», — сказал вслух несколько слов по-русски, напечатал по-татарски Kit, yawız (Сгинь, нечистая (тат.)), замер, неожиданно для себя пробормотал «Bismillah» (Во имя Аллаха (араб.)) — полностью, как на ноже поверх кривых черточек вырезано, — и щелкнул кнопкой ввода.

Комп крякнул и поспешно выбросил на экран картинку загрузки.

Как, оказывается, просто все было.