Убу

Суденышко было рядом с плавучей базой, и кита можно было передать, не накачивая воздухом: затонуть не успеет. Затарахтела базовская лебедка, выволакивая на палубу туши горбачей. Тотчас набежали люди с ножами, крюками, тросами.

Возле Убу вдруг удивленно заговорили:

— Не разберем! Отчего погиб? Один гарпун в хвосте, смешно, другой в голове, но не пробил. Косо ударил и торчит в сале. Смотри…

Тут хвост Убу поднялся и шлепнул по палубе, расшвыривая китобоев. Случайно еще не привязанный, Убу пополз по жирной палубе, прижимая какого-то матроса к фальшборту.

Матрос закричал и прыгнул за борт. Кит надвинулся на фальшборт, раздался треск, скрежет, в глазах людей мелькнули только лопасти хвоста. Черная громада полетела в море. Вслед за тем базовская палуба содрогнулась, словно за бортом взорвалась мина.

Пока спасали матроса, кит исчез.

8

Он долго и тяжело болел. Его черная спина даже как будто посветлела за это время. Минуло больше месяца, а он все не покидал Северную Атлантику, где был так несчастлив. Он и больной мог уйти, но мешала мысль об Узорчатой.

Часто ему представлялось, что китиха просто потеряна. Он испытывал желание найти ее, но где искать — Убу не знал.

Когда он вспоминал вкус крови пополам с водой, то к нему подступала тоска и безысходность. Тогда он поворачивал на юг. Но вскоре забывал об этом, загорался надеждой и снова проплывал сотни миль в сторону Гренландии.

И даже потом, когда прошло уже много лет со дня гибели Узорчатой, да и сама Узорчатая была забыта, а на смену ей приходили другие китихи, Убу чаще посещал воды Гренландии, чем Антарктику. Что-то по-прежнему тянуло его сюда.

Много было еще разных историй в жизни кита. Много приключений. Если бы он мог о них рассказать, сколько бы горбачей позавидовало ему!

Хотя после контузии он оглох на одно ухо, а в хвосте у него так и осталась торчать железная болванка, Убу не перестал быть великим скитальцем и побывал во всех еще не исследованных им океанах — в Тихом, Индийском, Северном Ледовитом… С годами он многое узнал, и хотя с беспечностью горбача немало и перезабыл, все же кое-что его память сохраняла всю жизнь, а кое о чем он даже научился думать, насколько это занятие доступно горбачу.

Особенно запомнились ему годы, когда он бродил у берегов Европы.

Это было время исчезновения китобойных судов. Иногда, правда, горбач замечал в океане их знакомые силуэты, напоминающие о чем-то давно прошедшем и неприятном, но суда не обращали внимания на кита. Может быть, отныне у них были другие заботы в море? Случалось, Убу заставал их в огне и дыму. А сколько стало этих огней, молний, грома повсюду — и в море и в небе!

Иногда Убу видел, как что-то огненное и тяжелое неслось с неба и обрушивалось в океан, а потом слышал грохот и оглушительное шипение огромного столба пара и воды. И еще где-то в глубине моря часто возникали корабельные шумы и скользили таинственные металлические акулы. Все это была беспокойная, незнакомая жизнь, рождающая тревогу и отпугивающая китов более робкого десятка, чем Убу. Но горбач продолжал смотреть.

Где-то рядом был смутно угадываемый особый, огромный мир — чуждый, любопытный и грозный. Там стальные животные дружили с маленькими существами. Они вместе часто отправлялись в небо и в море. Когда же они сталкивались с другими такими же союзами, то сколько тогда извергалось друг на друга огня и грома! Непонятна была эта жизнь (шла вторая мировая война), но Убу каким-то чутьем угадывал, как много живого гибнет при этом и что не только у него, Убу, есть свои беды и печали, но ими сейчас затоплен весь тот мир, которого он не знает, но который, как чувствовал Убу, лежал где-то за пределами океана. Однажды, увидев сотни тонущих людей. Убу попробовал вынести хоть одного на поверхность моря, но человек соскользнул с покатой и склизкой спины кита и захлебнулся возле самых глаз Убу.

Потом загадочный мир стал стихать. Успокоился.

И тогда вновь появились китобойные суда, но не было, наверно, на свете другого такого горбача, как Убу, который бы так хорошо научился чувствовать и счастливо избегать опасности. Ведь всю войну он из-за своего внимания к взбудораженным землянам чаще других китов был близок к гибели.

Еще много лет он прожил после войны. И вот пришла старость, почти дряхлость.

Убу, пятидесятитонное чудище, сильно ослаб и почти весь оброс, как панцирем, известковыми ракушками, в которых жили усоногие раки, а на раках поселились еще морские уточки, похожие на цветы, и кит сделался одновременно старчески красив и безобразен.

Давно была потеряна живость, давно уже нечему было радоваться на свете. Гиганта среди горбачей одолевали старческие болезни. Вскоре он, наверно, умер бы своей смертью, если бы его дряхлость не была замечена врагами.

Однажды Убу возвращался из Антарктики, куда вновь стал заглядывать с тех пор, как вспомнил свое молочное детство, свою мать и когда прекратил путешествия с китихами.

По пути ему встретилась стая косаток.