Убу

Что-то подсказывало шимпанзе, что Лирку надо утешить. Но как? Чем? Несколько секунд Мамай глядел на нее, почесывая голову и сильно оттопырив губы.

У ног Лирки валялась пустая кастрюлька. И тут Мамай вспомнил, как Лирка обрадовалась, когда вытаскивала кость из этой кастрюльки.

Обезьяна забегала по балкону.

На балконе костей не валялось.

Она выглянула в кухню.

Там тоже стоял стол. Мамай вспрыгнул на него. Но стол был чист, гладок и бесполезен. Мамай забрался на верх буфета. Ничего интересного. Спичечные коробки, горшок с цветами. Тут шимпанзе замер, услышав голос хозяина и плеск воды. Хорошо было слышно, как хозяин, сидя в ванной, громко разговаривает сам с собой, часто повторяя слова «дети», «детское воспитание». Мамаю очень хотелось добраться до хозяина и вывести за руку на балкон, да не пускал поводок.

Спрыгнув, Мамай задел локтем ручку холодильника и осторожно потрогал ее, будто она могла оказаться живой. Она не была ни живой, ни страшной. Мамай с силой потянул ее на себя, помня привычное движение своей хозяйки. Что-то щелкнуло, и таинственная ярко-белая дверца открылась, выпустив на Мамая десятки самых заманчивых, почти оглушающих своей силой запахов. Глаза Мамая забегали растерянно, как у вора. Потом он запустил в холодильник сразу все четыре свои конечности.

Когда Мамай вновь появился на балконе, рот его был набит, в руке он держал банан, а позади, на полу, валялась супная кость. Мамай, шумно сопя, уселся было на порожек балкона, как вдруг возобновленный вой собаки заставил его подскочить. Черным мячом прыгнул он в кухню и тотчас выскочил оттуда с костью. Сунув банан в рот, Мамай повис с наружной стороны решетки, протягивая еду собаке. Но до Лирки было еще далеко. Тогда Мамай схватился рукой за поводок, привязанный одним концом к железной стойке, и начал спускаться по ремешку.

Мгновение — и Мамай запрыгал вокруг Лирки, бросив ей кость. Собака предупреждающе заворчала, но Мамай не обиделся. Он тоже не терпел, когда мешали его трапезе. Сев поодаль от Лирки, шимпанзе принялся очищать сворованный банан.

Они еще долго были вдвоем в этот вечер, пока с верхнего балкона не глянуло лицо хозяйки.

— Ах ты, негодник! — ругала она Мамая. По ее голосу можно было понять, что она сердита, но не очень. Скорее даже в ее словах слышались какая-то похвала и изумление.

— Петя, — говорила она. — Дед дал мне ключи. Ничего. Он шутит, что помирать ему еще рановато. А вообще-то был очень плох… Пойдем откроем дверь и заберем проказника. Мне еще надо прибраться у Лирки…

При появлении хозяев Мамай спрятал голову под Лиркино ухо, а Лирка заворчала, боясь, что люди обидят ее друга.

Мамай понимал, что он вышел из рамок дозволенного.

Стоило хозяевам привести его в комнату, как он без крика и плача прыгнул в клетку и даже захлопнул за собой дверцу своего унылого домика.

4

Когда Мамаю исполнилось два года, хозяева устроили ему день рождения.

Накануне они стали особенно внимательны к шимпанзе. Вечером хозяйка долго стряпала на кухне. Запахи были так аппетитны, что у сытого Мамая текли слюнки. Не зная, в чем дело, он угадывал одно: ему тоже следует волноваться.

Быть может, поэтому он плохо спал ночь перед праздником.

Сон его был чуток. Он вздрагивал от стука двери подъезда, от цоканья каблуков идущих мимо здания девушек, от рокота мотора в ночном небе. Здание, в котором жил шимпанзе с хозяевами, было единственным кооперативным домом во всем квартале — и потому оно пользовалось некоторым вниманием прохожих, главным образом ночных. А звукопроницаем он был, как стекло проницаемо для света.

Глубокой ночью Мамай вздрогнул и проснулся, услышав раскатистый пьяный голос, несущийся с улицы.

— Кооперативный дом, внимание! — приглашал этот голос. И высказывался: — Мать твою так, деньги куры не клюют у вас, видно… Построились!

Удаляясь, голос превратился в веселую песню «Любимый город может спать спокойно…», и шимпанзе еще долго лежал с открытыми глазами, думая: «Что это был за зверь?»

Утром он встал вялый, как больной. Хозяева всполошились. Но Мамай быстро разыгрался и развеял их тревогу.

Этот день до самого позднего вечера был занятным и запоминающимся.

С утра за окном с намерзшими льдинками все было в лучистом дыму от солнца и хлороза, а само солнце походило на морковку острием кверху, и обезьяне почему-то страстно захотелось на свежий воздух. Мамаю показалось, что там тепло. Он еще больше уверился в этом, когда днем услышал сочно чирикающих воробьев и уловил, как рама окна запахла вдруг зелеными почками. Он подышал на оконное стекло и стал рисовать на нем пальцем.

— Обезьянка! Считай: раз, два, три. Три пальца осталось, и будем мы с тобой гулять снова по травке! Морозец такой теплый! — радостно говорил хозяин, расстегивая зимнее пальто.

— Петя, раздвинь стол и привяжи Мамая к батарее, — сказала хозяйка. — Пора накрывать. А тебя, Мамаюша, мы поздравляем и дарим тебе, смотри, какую сумку…