Убойная реприза

– Ну да, потом встал, – как бы подтвердила слова юбиляра толстушка, – а сначала стоял!

– Зятек, подпиши – на поезд нам надо! Что уж там – дело прошлое! У тебя своя жизнь, у ей – своя! – указала Раиса на толстуху, которая ходила от стола к столу и показывала довольно удачно смонтированную фотографию.

И тут черт принес Снегирева. Оставленный в резерве на случай чего выскочить с криком: «Сколько можно его упрашивать!», он, оказывается, нашел собутыльника, заглотнул не меньше двухсот граммов водяры, и выскочил невпопад со словами: «А вот и я!» На груди у него болталась гармонь.

Чтоб он не запел, Раиса заткнула ему рот ладонью и объявила:

– А это тесть его!

– Кто? – испуганно переспросил тамада. Он вообще чего-то перепугался больше всех – знать, причина была.

– Тесть его! – кивнула на юбиляра Раиса. – Подписывай, ну!

К юбиляру наклонился некто услужливый и что-то шепнул. Вероятно, научил поставить не ту закорючку.

– Давайте вашу бумагу! – рявкнул юбиляр. – Я подпишу, чтоб только вы убрались!

Раиса сунула ему, он подмахнул.

– А теперь, Андрей Никитыч, прочитайте, что вы подписали! – Толстушка выхватила у него бумагу и зачитала сама: «Я, Андрей Никитович, от всей души благодарю всех, кто пришел поздравить меня в этот торжественный для меня день!»

Хохот раздался… аж захлебывались! Послышались голоса: «Да я сразу догадался!», «Это же было сразу видно!», как будто не водили их за нос всю жизнь: коммунизм через 20 лет, отдельная квартира в двухтысячном году, Ельцин обещал лечь на рельсы. Сказал летом, что если его выберут, то осенью у всех всё будет, а откуда это «всё» могло взяться? А на рельсы не лег, хотя в России самая протяженная сеть железных дорог! А потом – «МММ», «Тибет», «Чара», обещавшие 100–200 % годовых, и – подольская Властелина, покровительница артистов эстрады, при виде которой Бабкина с придыханием кричала: «Царица!»

Между тем Снегирев развернул свою гармошку и рванул: «Эх, Андрюша, нам ли жить в печали?!» Толстушка, подскочив, выволокла юбиляра из-за стола, глаза у которого встали на место и сверкали как два бриллианта, и пустилась с ним в пляс. Раиса сцапала тамаду и пошла так лихо отплясывать, что зажгла еще нескольких дам, забывших, что они дамы как бы светского общества. Эдик, покинув подсобку, гоголем ходил вдоль стены, показывая, что он здесь не последний человек. Я подумал, что, случись провал, ему впору было бы залезть в шкаф и, как в том анекдоте, кричать: «Выносите мебель!» Детишки, отпущенные на волю, носились между столами, причем Арнольд умудрялся бегать, кричать и есть банан, а Луиза…

В общем, розыгрыш удался, и как ни пытался привлечь к себе внимание тамада, выкрикивая: «А сейчас я хотел бы сказать!..», сказать ему так и не дали. Спев «Андрюшу», Снегирев переключился на советскую песенную классику, и бывшие пионеры и комсомольцы, омываясь своим светлым детством, с радостью ударились в хоровое пение.

Напоследок дружно сфотографировались на память, Андрей Никитович, стоя в центре, держал на руках раскрасневшихся детишек, и, я заметил, на глазах у него были слезы…

Мы шли с Икс Игрековичем по Тверскому бульвару. Эдик, удовлетворенный содеянным, укатил. Актерский состав, упрятав конвертики с гонораром, затерялся в мегаполисе.

– Здесь ходили Пушкин… Есенин, а сейчас идем мы, – шутил я непонятно для других.

Икс Игрекович понимать и не собирался, пережевывая в себе происшедшее.

– От них остались нетленные плоды творчества, – не унимался я, – а мы развлекали публику, которая, поставь вы свой самый раззамечательный спектакль – смотреть его не придет и не купит в магазине мою книгу…

Икс Игрекович покосился на меня и усмехнулся:

– Они вообще в книжные магазины не ходят. Не ходят и… не надо, у них иная жизненная функция. А по поводу сегодняшнего – ох, появись мы со своим «поздравлением» чуть позже, в пьяную бестолковщину, не докричаться бы нам до юбиляра. А если раньше – перед трезвыми, вывели бы нашу женушку под белы рученьки, а тестю с его гармошкой – еще бы и накостыляли.

– Опасная у нас работа! – опять пошутил я. – А кто ж заказал-то такой подарок?

– Как кто? – остановился Икс Игрекович. – А вы не знали – жена!

Прошло два дня.

– Витюша, – ввинтился мне в ухо голос Эдика. «Витюша» – значит, не разочаровался. – Витюша, надо выручить одного человека, причем – срочно.

Я держал трубку мокрой рукой, поэтому не предполагал говорить долго.

– У человека похороны – надо ему помочь.

Рука высохла моментально, или я забыл, что она мокрая.

– Эдик, ты куда звонишь? – сказал я. – Это не похоронное бюро, это… – я оглядел кухню и недочищенную картошку, – это министерство культуры. Это главный штаб всех вооруженных сил!

– Там работы не много, он послезавтра хоронит отца, он – один, родственников нет, а человек солидный, хочет, чтоб все на уровне, чтоб шли за гробом, как там положено.

– Эдик, это не ко мне.

– Кстати, и ты там тоже – хорошо, чтоб появился.

– Эдик!..

– Оплата за срочность двойная.

– Эдик!..

– За твое участие – отдельно, ну потеряй денек – заработай деньги!

– Эдик! Это кощунство!

– Какое кощунство – это благородное дело!