Убить Зверстра

— Не говорила, но если б отлучался — сказала бы. Ведь это была бы новость, а Алина говорит мне обо всех новостях, вплоть до самочувствия соседской кошки. Поговорить-то хочется. А что в нашей жизни так уж часто меняется? Ничего. Вот и говорим обо всем подряд.

— Сколько времени он живет у вашей дочери.

— А вот столько, сколько я тут лечусь. Две недели.

Все выговорились, и на нас упала тяжелая тишина, прерываемая доносившимися из коридора голосами больных и грохотом водопроводных труб, возникающем тогда, когда в соседней палате открывали кран. Затем ее горестным вздохом прервала Дубинская.

— Что делать? Ума не приложу.

— А вы зачем ко мне-то пришли?

— Так ведь… Как зачем? Вам виднее со стороны. Может, чего подскажете. Вы меня извините. Я знаю, что вам волноваться нельзя, а я… — она сделала попытку встать и уйти.

— Подождите, — остановила ее Ясенева. — Мы еще чайку не попили. Ира, сегодня чай за тобой.

Я промолчала, что он и вчера был за мной, и позавчера. Кому повем печаль свою?

— Если вам угодно прислушаться ко мне, то вспомните, что я вам сказала — никому ни слова. С дочерью будете говорить, делайте вид, что вы ничего не знаете. Хорошо бы мне с нею поговорить, — мечтательно произнесла Ясенева.

— Как мне ей об этом сказать?

— Познакомьте нас.

— Вы думаете, все будет хорошо?

— Я думаю, вас не обманывает интуиция.

Гостья сидела у нас еще часа два. Дарья Петровна плела небылицы к случаю, пока не убедилась, что нервное напряжение Жанну Львовну отпустило совсем.

Я откровенно клевала носом и удивлялась, что женщины старше меня возрастом так долго бодрствуют. Не забывайте, что нам регулярно вдувают в вены всякую муть, от которой хочется спать.

Но я напрасно надеялась, что с уходом Жанны Львовны, мой рабочий день завершится.

— Выкладывай, — миролюбиво предложила Ясенева сразу же после ее ухода.

В запасе у меня было только то сообщение, которое я услышала в новостях в первый вечер после совершения преступления. Я запомнила его почти дословно и теперь добросовестно повторила вслух. Нет, какие способности я скрыла от школьных учителей! А чего пряталась? Могла бы вместо троек иметь пятерки, и сейчас не сидела бы здесь, а… занималась бы, например, поимкой маньяка. Тем более что юридический и театральный институты уравновешивались на весах моих желаний.

— И больше ничего? — уточнила неутомимая больная Ясенева, прервав цепь моей досрочной переоценки ценностей. Может, она и права. Говорят, это с возрастом приходит само собой и не надо напрягаться и мучиться, чем я только что пыталась заняться.

— Не знаю. Я же все последующие вечера просидела возле вас.

— Сегодня, выходит, информацию опять повторили.

— Конечно, если объявлен розыск, — я судорожно зевнула.

Уснули мы поздно.

***

Наутро события сгустились. Может быть, нам повезло, хотя, думаю, скорее, повезло Дубинской.

Речь вот о чем. Ясеневой опять приснился сон. Она утверждала, что помнит его абсолютно отчетливо, во всех деталях делиться со мной она не стала, считая это бесперспективным занятием. Что я могла ей сказать или предсказать?

Прихлебывая чай с медком — редчайшее явление, мед Ясенева не любит, — она то и дело посматривала на часы.

— Вы куда-то торопитесь? — осведомилась я, делая на всякий случай спортивную стойку: ну как придется сопровождать ее куда-нибудь.

— Не придется, — ответила моя ясновидящая на еще четко не обозначившийся у меня вопрос.

— Что?

— Ехать никуда не придется, не напрягайся. Я жду Гоголеву, хочу перехватить ее до оперативки.

— Зачем, рассказать сон? Вы думаете, она вам его растолкует?

— Не думаю, потому что ничего толковать не надо. Я должна предупредить, что сегодня у нее будет тяжелый день, случится какая-то сложная коллизия. Она должна быть во всеоружии, не расслабляться.

— А я? — до меня дошло, что именно с этим и связан сон, о котором Ясенева упомянула сразу после пробуждения.

Тогда она потянулась, по-кошачьи выгнулась, закинув руки за голову и повернув на бок согнутые в коленях ноги.

— Сегодня мне было видение, — сообщила интригующе.

Я не всегда задаю вопросы об интересном или непонятном мне, даже те, которых от меня ждут, намекают, мол, спроси, пожалуйста. А чего? Сколько можно мной манипулировать? И я промолчала. Но она все-таки добилась своего и поймала меня на куче вопросов. Хоть они впрямую вещего видения и не касались, но дело было, как оказалось, именно в нем.

Теперь я растерялась. Как же так, не продрав глаз, делать мне намеки, потом интриговать своими намерениями, а когда все разъяснено, оставить меня в стороне? Я побоялась, что она не возьмет меня с собой к Гоголевой — вечное мое опасение! — и что-то значительное произойдет без меня.

— Я тебе потом расскажу, — пообещала Ясенева.

«Сейчас, — подумала я. — Буду ждать с нетерпением». А вслух сказала:

— Иначе, какая же я вам помощница, да?