Убить раба. Часть 2

— Привет, дядя Боря! У вас все в порядке, ничего не случилось?

— Проходи, детектив. — Борис Львович, которого Кабанов и не сразу узнал, широко распахнул дверь.

— Случилось, случилось. — пробурчал Борис Львович, проходя на кухню. На сковородке шипела яичница, бородач выключил газ и улыбнулся:

— Не пью я по твоей милости уже неделю как!

— То‑то я смотрю, лет десять сбросил! Бороду подбрил, плечи расправил, позвоночник выпрямил, прямо эсквайр.

— Так уж эсквайр! — засмущался дядя Боря. — Садись тогда ланчевать, Шерлок Холмс. Ты вон тоже, я смотрю, чуть не налысо постригся.

Съев треть желто — белой питательной массы, Кабанов положил вилку на край сковородки и спросил:

— А мистер Горохов где?

— На стадионе мистер Горохов! Хорошо ему в секте мозги промыли, здоровеньким помереть решил.

— Как бы его здоровенького наши транспортологи не зацапали.

— Да он в свою квартиру не суется, а здесь в четырех стенах уже замучался пыхтеть, по десять раз на дню отжимался. Пускай на свежем воздухе форму поддерживает. Кто его знает, может и правда в здоровом теле — здоровый дух.

— Дядя Боря, я тебе второй день дозвониться не могу.

— Телефон я в мастерской оставил, все не соберусь дойти. Сделал я тебе глушитель. — Борис Львович достал с холодильника газетный сверток. — Держи.

Дмитрий развернул газету, глянул в металлический цилиндр чуть меньше пивной банки.

— А принадлежность к нему в мастерской не забыл?

Борис Львович задрал рубаху, достал из‑за пояса пистолет.

— Примеряю вот на старости лет.

— Как говорил товарищ Саахов, пистолет носить никому не поздно.

Дмитрий хлебнул чаю и продолжил игру в англичан:

— Борис Львович, сэр, не будете ли Вы столь любезны, одолжить мне костюм и шляпу?

— Фрак не одолжу — королева вызывает, а костюм бери. Только он из моды в прошлом столетье вышел и в талии тебе будет сильно свободен. — дядя Бори пошлепал себя по пузу. — А зачем тебе? Понимаю — маскировка!

Луна сквозь рваные тряпки облаков льет свет на кресты и могильные плиты, дрожат силуэты деревьев. Тишину городского кладбища нарушил тихий хлопок и звон разбитой бутылки. Гавкнул лохматый охранник.

Дмитрий откручивал глушитель. Испытанием остался доволен, хотя было очень жаль патрона. Осталось четыре. Последний для себя. Кому‑то контрольного выстрела не достанется.

— Опять нажрался. — тихо сказал Кабанов.

Дмитрий сидел в машине и наблюдал в китайский бинокль за входом в отделение полиции № 2.

Последние десять дней Кабанов составлял распорядок дня объекта № 1. Вырисовывалась следующая картина: начальник уголовного розыска прибывает на работу в 07–45 — 08–00. Привозит господина Пантелеева родственник, как было известно Кабанову, муж сестры — молодой, похожий на глисту опер по имени Степан. Сам Пантелеев, по все видимости, так и не научился управлять автомобилем. За все время в рабочие дни Пантелеев трижды спускался на крыльцо с папочкой, садился в служебный «Фиат», и водитель доставлял великого человека в ГУВД. В 20–00 — 20–30 Алексей Николаевич, обычно шатаясь, как подросток после выпускного вечера, выходил из родного отдела и направлялся на парковку, обозначенную «Только для сотрудников полиции». Пантелеев и раньше считал особой крутостью выпивать на работе. Опрокинув рюмку, начинал повышать голос и материться. Мол, я, когда выпью, злым становлюсь, все меня должны бояться и уважать. Смешной такой, как цыпленок, наклевавшийся проспиртованных зернышек. А сейчас ему сам черт не брат, когда Зайсунцев дает подмышкой полизать. Пантелеев широко распахивал двери автомобилей — подчиненные опера возили начальника по очереди, — падал на сиденье и сквозь опущенные стекла доносилось: «Домой, сука!»

Кабанову еще до увольнения было известно, что Алексей Николаевич купил жилье в экологически чистом месте. Престижный поселок «Холодные ключи» расположился на окраине города в 40 минутах езды от отдела полиции № 2. Правда, вместо коттеджей, которые рисовались во сне Дмитрию, поселок состоял из ряда трехэтажных одноподъездных домиков, выкрашенных в розовый цвет, с липовыми балкончиками. Водитель, в зависимости от степени подчиненности и состояния начальника, останавливался либо на трассе, либо сворачивал к самому дому. Пантелеев проходил через детскую площадку, подносил магнитный ключ к домофону и скрывался за дверью. Имелись ли видеокамеры на доме, точно Дмитрию установить не удалось — по углам висело что‑то похожее, но в дешевый бинокль разглядеть трудно. Дмитрий решил принять за условие, что видеонаблюдение ведется.

Вот и сегодня Пантелеев вышел, борясь с закона гравитации. «20–17» — посмотрел на часы Кабанов. Завтра четверг — спортивный день, господин Пантелеев откушает коньячку обязательно, с подчиненными не пьет, замы на автомобилях, то есть, как всегда приедет домой с 20–40 до 21–10. При этом объект будет в расслабленном состоянии.

«… я сознаю, что болен, сознаю, что больно все общество. Моя акция направлена на восстановление справедливости и привлечение внимания к людям, права которых нарушены, а представители закона не приняли никаких мер по их защите».