Убит по собственному желанию

— Да, надо было подругу жены, Веру, с любимой собакой отвезти к ветврачу. Едем мы по Соцгороду, смотрю, по тротуару идет Сашок, один, как перст. Я и говорю Вере: "Вот, один из моих постоянных клиентов". А она и заявляет: "А что у него под полой? Он там что-то прячет". Я торможу Уазик, подхожу к Сашке. А тот от меня бежать. Я за ним. Главное, у меня с собой оружия то нет. Все равно, кричу: "Сашка — стой!". Забежали в гаражи, а там вообще никого нет! Ну, день, гаражи все закрыты, там эта улица гаражная метров триста! Мы одни, лицом к лицу. Тут Касатик останавливается, выхватывает из-под куртки обрез и направляет его на меня. А у меня из оружия только кукиш в кармане. Сначала то я очканул, ну, думаю, все — отпрыгался, майор милиции. А потом ему говорю: "Сашка, ты что делаешь, брось оружие! Кому говорю". Бросил бы он свой обрез, или на курки нажал, не знаю, но тут Уазик наш подъехал. Там, правда, только водитель был и Верка со своей болонкой. Ну, Касатик все равно стволы вверх поднял и лапы тоже. Нехотя так. Потом уж я начал думать — положил бы он нас тогда с водителем с двух выстрелов, а Верке бы и приклада хватило. Но — подфартило нам тогда. Поднял он лапы.

— Сколько он получил тогда? — спросил Мазуров.

— Ствол чистый был так что полтора года. И то скорее за то, что он стащил его из дома бывшнего прокурора города Матвеева.

— Касатик у нас борзый, — согласился Мазуров. — Оружие всегда любил с собой таскать.

— Это кличка у него такая — Касатик? — Спросил Юрий.

— Да от фамилии. Причем наследственная.

— У Воли мужиков было штук пять, но она фамилию не меняла. Как была в первом браке с Касатиком, так и осталась Касатоновой. Тоже известный был в наших местах налетчик…

Этот поток воспоминаний прервал телефонный звонок.

— Да, Мазуров слушает.

— Иван Михалыч, Косарев у тебя? — спросил голос дежурного.

— Да, а что?

— У нас труп.

— Где?

— Железнодорожная шестьдесят восемь, квартира сорок. Колодников уже выехал, если хочет, то пусть берет Сычева и едет туда.

— Ладно, передам.

Мазуров быстро записал данные на листок, и подал его Косареву.

— На, вот беги, Георгиевич. Свежий труп там тебя ожидает.

Майор скривился.

— Вечно, от тебя, Михалыч, одни хреновые вести. Вот ни разу не сказал, что господин майор, вас по телефону вызывает красивая женщина, она уже вся изнемогает в предвкушении моего появления.

— Ага, а Нинка ждет, чтобы обломать о тебя последнюю скалку.

Косарев многозначительно покрутил пальцем перед глазами разыскника.

— Не надо! Это об тебя скалки Елена обламывает, а моя держит меня в строгом ошейнике, но на длинном поводке. Так, куда мне ехать? Железнодорожная шестьдесят восемь, этот «Гроб», гадюшник, квартира сорок. Что-то мне адрес этот знакомый.

— О, так мне тоже в этот дом надо! — Оживился Астафьев. — Там в пятнадцатой квартире свидетельница по Михеевой должна жить.

Мазуров так же заинтересовался.

— По Михеевой? Давай, езжай! Там все сроки уже истекли, продлевать надо. Не дай боже прокуратура чухнется, нам же вставят по первое число. Иди.

— Поехали, подвезу, студент! — Согласился Косарев.

Когда мимо Воли, дожидавшейся вызванного такси, с характерным воем промчалась милицейская машина, она немного вздрогнула и поморщилась. Для того, чтобы отвлечься, Воля не стала доставать очередную папиросу, а кинула в рот конфету, мятный леденец. И в памяти почему-то вспыли уже очень далекие, послевоенные года.

1948 год, осень, Москва

Акимовна ногой пододвинула ящик, усадила на него дочь, поправила темную козью шаль.

— Сиди тут, никуда не уходи, — велела она, сунула в рот дочери мятный леденец, положила перед Волей небольшую, засаленную тюбетейку, перевернула ее и скрылась в рыночной толпе. Народ, одетый бедно и однообразно, в стареньких пальто с широкими воротниками и огромными пуговицами, в вытертых шубках довоенной поры, а большей частью в шинелях, телогрейках и сапогах, хороводился вокруг девочки в поисках того, кто мог что-то купить, и того, кто мог что-то продать. Закутанная в шаль девчонка редко привлекала к себе внимание, но уж если привлекала, то надолго.

— Смотрите, Алексей Петрович, какие удивительно красивые глаза, — услышала Воля над своей головой мужской голос.

— Да, Игорь Викторович, согласен. Редкой красоты глаза, и вообще, лицо очень красивое, — согласился второй голос. — Такое только рисовать и рисовать.

Воля подняла глаза. Перед ней стояли два человека, одетые для тех лет довольно богато. Один был в стильном сером пальто с тросточкой в руках. На голове была одета не по холодной погоде широкополая шляпа. Второй же, полный, с круглым, смешным лицом, был в белых, катанных пимах с галошами, в белом же, романовском полушубке и такого цвета и материала шапке-ушанке.

— Мне кажется, что из этой девочки со временем вырастет удивительная красавица, — сказал первый из друзей.

— Судя по лицу — да. Только вот выживет ли она вообще? Судя по пустой тюбетейке ей приходиться туго. Ладно, пошли, Игорь Викторович. Надо же нам купить этого злосчастного гуся.

— Сейчас, — кивнул его молодой спутник, и, пошарив в карманах, кинул в тюбетейку несколько монет.