Убить Первого. Том 4

— Шестой, — ответил Эдван и, в подтверждение своих слов отпустил атру внутри сосуда, позволив той открыто взаимодействовать с внешним миром. Он заметил, что из-за высокой насыщенности энергией здесь, в самом сердце Перевала, было довольно трудно почувствовать чужой ранг и даже самого лёгкого сокрытия хватало, чтобы исчезнуть. Конечно, от целенаправленного изучения чувством атры он бы не спасся без доспеха Лунной тени, но пока ещё никому не пришло в голову изучать его хоть сколько-нибудь пристально. Зачем? В конце концов, это тоже не так-то просто сделать, да и он уже не чужак.

— И для кого я только что распинался про торопливых сопляков?! — фыркнул Регин, — ты чем вообще думал?!

— Поучи меня ещё развиваться, дед! — точно так же фыркнул Эдван, — все мои ядра отличные, как первое, а атра плотна, как ртуть! Может в начертании ты и мастер, но уж в развитии я обойдусь без твоих советов.

— Конечно, обойдётся он, — проворчал Регин, — прав был Орм, наглый и дерзкий без меры. Ещё сопли под носом не высохли, а уже с мастером спорит! Ничего, посмотрим, как ты запоёшь у ближайшей стены. И на начертание твоё тоже посмотрим, мелкий гадёныш.

— Смотри, чтоб глаза потом не лопнули от удивления, — пробормотал Эдван.

— За мои-то не переживай, лучше следи, как бы мозги от натуги не вскипели. Если есть, чему кипеть, — проворчал Регин в ответ.

Он ничуть не обиделся на непочтительность и дерзость Лаута. Старик не придавал таким мелочам особого значения, он и сам мало когда снисходил до вежливого общения. На всём Перевале Тысячи Гроз было лишь несколько человек, к которым вредный старик относился с искренним уважением. Всех остальных же он ни во что не ставил. Впрочем, на его грубость никто и не жаловался — давно привыкли, что возражать или спорить себе дороже. Регин обожал ворчать и ругаться абсолютно по любому поводу, особенно часто прохаживаясь по умственным способностям молодого поколения. Делал он это исключительно из врождённой вредности, а поскольку старик был ровесником Боджера, почти каждый житель Перевала был для него «молодым поколением». В отличие от привыкших местных, Эдван не владел этой полезной житейской мудростью, зато мог похвастаться редким упрямством и не умел держать язык за зубами. Поэтому, всю дорогу до Дома Начертания они со старым мастером переругивались. Вначале всерьёз, но ближе к цели уже больше из интереса и желания оставить за собой последнее слово.

Дом Начертания выглядел как круглая трёхэтажная башня, построенная почти вплотную к библиотеке. Как и большинство зданий в местной школе и казармах гарнизона, основная часть Дома располагалась внутри горы. Едва ступив во двор, Эдван почувствовал себя словно в другом мире. Двигаясь след в след за стариком, парень даже оторвался на мгновение от ворчания, и лишь через несколько секунд осознал, что же изменилось. Исчезли звуки грозы и запах сырости. Здесь, за небольшим заборчиком было чуть теплее, чем снаружи, и даже атра немного отличалась, словно была спокойнее.

— Удивлён, соплежуй? — насмешливо хмыкнул Регин, — смотри, можешь ещё свалить, пока не опозорился!

— Ага, уже бегу, — фыркнул Лаут.

— Переступишь порог, и обратного пути не будет! Опозоришься на весь Перевал!

— Напугал хассиру мышью! — хохотнул парень, — плевал я, что там кто подумает.

— И как тебе ещё язык не вырвали, — подивился Регин и, отворив двери, с хитрой ухмылкой пропустил внутрь нового ученика.

Здесь стояла тишина и пахло старыми книгами. Регин не стал утруждать себя рассказом о том, где что, и даже не стал знакомить с другими мастерами начертания, а провёл сразу в помещение в конце коридора, которое походило на помесь рабочего кабинета и мастерской. И там-то Эдван, наконец, познал всю степень врождённой вредности главного мастера. Противный старик отыгрался за все колкости и все слова, сказанные Лаутом по пути из библиотеки. Он сунул ему несколько толстых фолиантов и добрых три часа расспрашивал с невероятной придирчивостью о самых разных словах творца, магических знаках, символах и глифах, используемых в начертании. Уже через полчаса у Эдвана начала пухнуть и болеть голова, а под конец этого «небольшого» экзамена он, кажется, наловчился выдёргивать описания знаков прямо из памяти прошлой жизни. Но даже так ответил едва ли на половину вопросов Регина, который едко комментировал каждую неудачу. Всё же, искусство начертания не стояло на месте эти пятьсот лет и за это время успело появиться достаточно интересных конструкций и техник, о назначении которых Эдван мог лишь догадываться по виду линий.