Убить перевертыша

Дома, заперев за собой дверь, он сразу прошел к столу, записал что-то на одном листке, затем на другом, подал оба листка Сергею.

— Прочитайте внимательно.

На одном листке был адрес: "Штутгарт, Дегерлох, Моцартштрассе 5, Хорст Фогель". На другом — короткая фраза: "Когда Отто Бисмарку было 65 лет, завершился важный этап в истории русско-немецких отношений".

Что-то было не так в этой фразе, но что именно, Сергей сразу не мог понять. Сосредоточиться мешали мысли о Клаусе. Нет, он не был невнимателен к гостю, когда отмалчивался, наоборот, все время наблюдал за ним, прислушивался, что и как скажет, проверял. И, похоже, проверил.

— Адрес запоминайте, а другой листок возьмите с собой, покажите Фогелю.

Сергей перечитал фразу и вспомнил: когда Бисмарку было 65 лет, русско-немецкий диалог только начинался. Знаменитый "Договор перестраховки", перепугавший англичан, это же 1887 год. Тогда Бисмарку было… — дай Бог памяти! — 68 лет.

— Тут неточность, — сказал Сергей, указав на цифру возраста Бисмарка, указанную на листке.

Клаус засмеялся.

— Именно на это обратит внимание Хорст Фогель. И вы разъясните ему, что тут ошибка, что Бисмарка отправили в отставку за три недели до его 75-летия, и только тогда… Чему вы улыбаетесь?

— Я, конечно, профан в таких делах, но мне думается, все это наивно.

— Профаном и оставайтесь. Очень удобная позиция…

Предстоял серьезный разговор, и оба они, не сговариваясь, поступили вполне по-русски: Сергей достал из кейса вторую бутылку, Клаус принес стаканы и печенье.

Чокнулись, выпили и уставились друг на друга, ожидая, кто первый заговорит.

— А можно задать вам вопрос, этакий… — Сергей пошевелил пальцами.

— Валяй! — заулыбался Клаус, явно радуясь своему знанию русского языка.

— Почему вы, немец, помогаете мне, русскому? ГДР теперь нет, значит, дело не в политике…

— Как это не в политике? Именно в политике дело. Пока немецкий и русский народы жили в дружбе, Европа спала спокойно. Да вы это сами говорили… Вильгельм I еще в 1873 году заявил, что на тесное согласие с Россией Пруссия смотрит как на единственно разумную политику. Бисмарк видел будущее Германии в союзе с Россией. В 1905 году наши императоры подписали соглашение у острова Бьерке, которое могло укрепить русско-германские отношения на историческеую перспективу, и тогда весь ХХ век для Европы был бы мирным веком…

Многое из того, что говорил Клаус, Сергей знал, но он готов был еще и еще слушать об этой несостоявшейся исторической возможности. Так мы порой помимо своей воли перебираем в уме все то, что было бы, если бы… И невольно мучаем себя сожалениями об упущенном.

— Ах, как всполошились Франция и Англия и вся, как вы ее называете, мировая закулиса. Началась полоса беспримерной клеветы в прессе, бесцеремонных подкупов высших чинов, особенно российских…

— Ну, уж, особенно!..

Последнее Сергея почему-то обидело.

— Да, особенно, — повторил Клаус. — Исторический факт.

— А Гитлер?! — вскинулся Сергей. — Был договор. Собирался на Англию, а попер на Россию. Думаете, не купили?..

— Дойдем и до Гитлера. А пока — начало века. Лондон и Париж делают все для раскола Европы, как вы правильно заметили, по русско-германскому рубежу. Если разобраться, именно для этого были спровоцированы Русско-японская война и внутренние российские неурядицы, поставившие страну в тяжелое экономическое положение. Особенно подсуетились банкиры. Ротшильд пригрозил, что не даст России займа. А что писал по этому поводу Витте? Он писал, что заем, сделанный при помощи Франции и Англии без Германии, будет означать сближение России с группировкой, не отвечающей интересам ни России, ни Германии, и что это удалит Россию и Германию от мудрых принципов, провозглашенных в Бьерке… После Раплало 1922 года Россия вроде бы собиралась исправить свою ошибочную ориентацию только на Англию и Францию. Не получилось. И пришел Гитлер. И вот я все думаю: не был ли Гитлер ставленником все той же мировой закулисы, главная цель которой расколоть Европу по русско-германскому рубежу?..

— Тут я с вами согласен. И все же, почему вы сейчас помогаете мне?

— Да все потому же. Россия и теперь на распутье, не знает, к кому прижаться. Как слабая женщина, льнет к тому, кто поласковее.

— А немцы что, неласковы?

— Немцы строги, суровы…

— Послушать вас, так немец вроде как мужик, а русский — баба.

— Не в этом суть. Не ошибиться бы России еще раз. А потому, когда вы сворачиваете головы своим предателям, это на пользу также и Германии. Я ответил на вопрос?

— Вроде бы.

— Тогда спать.

— Не, я еще посижу, послушаю вашу волну.

Сергей включил приемник, поставил его на черный блокнот с надписью «Adjutant» и раскрыл альбом репродукций Каспара, который все лежал на столе. Опять подумал о творческом родстве его с художником Васильевым. Что у них общего? Мистицизм пейзажей? Хотя Васильев, пожалуй, более национален…

В приемнике время от времени что-то потрескивало, и он принялся крутить ручку настройки. Треск не пропадал. Тогда он хлопнул по приемнику ладонью.

— За что вы его бьете? — насмешливо крикнул из кухни Клаус. Он мыл посуду.

— Помехи какие-то.