Убить перевертыша

Его место в вагоне оказалось в узком, как шкаф, купе на двоих, полки одна над другой. Был в купе игрушечный столик и даже умывальник, столь же крохотный. Посидев в одиночестве, Сергей выглянул в коридор. Пассажиры топтались возле своих купе, устраивались. А к нему никто не входил. Поколебавшись, он достал бутылку коньяка, из тех, что вез с собой. Требовалось все же отметить такое важное событие — благополучный отъезд. Разложил на столике закусь, налил пластмассовый стаканчик.

— Ну, Господи благослови! — сказал со вздохом. — Почнем. За то, что было, что будет, ну и, как положено, третью — на чем сердце успокоится.

Выпил и задумался. Что было? Много чего было, и давно, и недавно. Вспомнилась Эмка. Как она в тот раз, сидя перед ним, основательно набравшимся по случаю радостной встречи, составляла его словесный портрет: "Нос так себе, немножко картошкой, уши обыкновенные, глаза карие, насмешливые, но очень добрые, красивые, а губы… губы потрогать хочется". «Потрогай», — сказал он тогда и потянулся через стол. И поцеловал мягкие подушечки пальцев, пахнувших конфетами, и цапнул зубами, и тут же отпустил, испугался…

— Ладно, — одернул он себя. — Выпьем вторую. За то, что будет.

Опять налил стаканчик, проглотил содержимое, сжевал домашний пирожок. И снова подумал, что жена не так уж и не права была, намекая на Эмку. Эта тихая девчонка с большими задумчивыми глазами и в самом деле, как наваждение, привязалась к нему. Что же будет, когда увидит ее? Обнимет, ну, поцелует, не без этого. И на том что — сердце успокоится? Вряд ли…

Дверь внезапно резко отъехала в сторону, и на пороге возникло нечто ослепительное. Золотые волосы по плечам, какие показывают по телику, когда рекламируют шампуни, ноги, открытые по самое некуда, как на рекламе колготок. А посередине нечто туго обтянутое, готовое порвать блузку.

И голос у неожиданного видения оказался выдающимся.

— Проводник, так вот же свободное место.

— Но здесь же мужчина, — послышалось из коридора.

— Ну и что?

— Вам будет неудобно. И пассажиру тоже…В одном купе…

— Да? — Она бесцеремонно оглядела Сергея. — Вам что, обязательно нужен мужчина?

Вопрос был явно двусмысленный, и Сергей смутился.

— Разве я возражаю? Наоборот…

Из-за плеча нахальной пассажирки высунулась форменная фуражка проводника и показались глаза, недоуменные и восторженные.

— Слышите? Пассажир предпочитает наоборот. — И резко повернулась к проводнику. — Этот поезд куда идет? В Европу? А вы консервативны, как азиат.

— Да я что? Мне бы только не жаловались.

— Пассажир не будет жаловаться.

Она решительно втащила в купе чемодан и три разномастные коробки.

— Ложитесь внизу, — галантно предложил Сергей.

— А вам обязательно, чтобы женщина была внизу?

И опять откровенная двусмысленность вопроса заставила смутиться.

— О, да вы пируете! — воскликнула дама, будто только сейчас увидела бутылку на столе. — Охотно присоединяюсь.

Дверь отодвинулась, в щель просунулась восторженная физиономия проводника.

— Помощь требуется?

Дама расхохоталась.

— Нет, нам помощь не требуется.

Она с треском оторвала скотч от коробки, выкинула на сиденье несколько книжек в одинаковых черных переплетах, вытянула за горлышко длинную бутылку, принялась выкладывать на стол магазинные упаковки закусок.

— Закусывайте, не церемоньтесь. Мне нравятся бесцеремонные мужчины.

Сергей взял одну из книжек, погладил атласно нежную кожу обложки. Это была и не книжка вовсе, а большой блокнот-справочник с названием, оттиснутым золотом, «Adjutant». На рекламные надписи, на множество справочных наименований и цифр он не обратил внимания, а вот обложку, твердую и в то же время мягкую, как девичья кожа, хотелось гладить и гладить.

— Нравится? Дарю.

Наклоняясь к столу, она то и дело прижималась к Сергею плечом, коленкой, а то и грудью, податливой, как полуспущенный воздушный шарик. Он отстранялся, тщетно пытаясь собрать расползающуюся свою волю.

— Ну, рассказывайте.

— Что рассказывать?

— О себе.

— В поездах вроде не принято…

— Принято, не принято… Вы мне нравитесь, вот и все. Рассказывайте.

Со стаканом в руке она откинулась к стенке, отчего ее выдающиеся прелести выставились совсем вызывающе.

И он начал молоть всякую чепуху, какой озабоченные балбесы морочат головы простушкам. Где родился-учился да когда женился, как боролся да напоролся. И выходило из его рассказа, что судьбой своей он не совсем доволен, отчего и собрался отдохнуть на немецких перинах в сказочном городе Бремене. Но постепенно от паясничанья его привычно понесло в философские разглагольствования, и он ни с того, ни с сего выдал целый трактат о бедности и богатстве, то ли вычитанный где-то, то ли сочиненный только что.

Дама слушала не перебивая. И когда он, исчерпав свою эрудицию, умолк, еще долго сидела и молчала. Наконец сказала:

— Я знала, я никогда не ошибаюсь в людях. Умные — это такая редкость.

— Ну что вы. В России сейчас их явный избыток, по-дешевке за границу гоним.

— А почему вы злитесь? — вдруг спросила она.