Она снова чарующе улыбнулась. Скрипки и контрабасы заиграли первую фигуру кадрили, а дирижер закричал «commencez!»[12] Голевский и княжна двинулись навстречу своим визави. Ими оказалась чета Полозовых. Во время танца Голевский все никак не мог отвести взгляда от польки: ее красота поражала насмерть. И хотя кадриль считалась не таким интимным и романтичным танцем, как вальс, и разговор во время ее чаще велся на официальные отвлеченные темы, Голевский умудрился принудить даму к легкой веселой болтовне. После танца отправились в буфет выпить по бокалу шампанского. Шампанское сделало их общение более раскованным.
– Извините меня за нескромный вопрос, сударыня, но ваш вояж в Сибирь или в Россию?
– Я еду в Красноярск. Проведать брата. Он – ссыльнокаторжный. Участвовал в польском восстании.
– Какое невероятное совпадение. Я тоже еду в Красноярск, но по другому делу. Кстати, я в свое время принимал участие в декабрьской революции, но был оправдан.
Княжна одарила капитана восхищенным взглядом и в невольном порыве коснулась его руки.
– Вы участвовали в декабрьской революции?! Как это романтично! Вы – необыкновенный человек!
– Вы льстите мне, княжна. Я – самый обыкновенный человек.
– Мой брат тоже мятежник. Я вас еще познакомлю.
Они весело поболтали. В два часа ночи княжна решила покинуть гостеприимный дом губернатора.
– Вас проводить, сударыня? – осведомился у нее Голевский.
– Да. Но только до кареты. А далее – не стоит себя затруднять.
– А где вы остановились, княжна? У знакомых или…
– В гостинице Дворянского собрания.
– Понятно. Простите меня за нескромную настойчивость, княжна, но могу ли я завтра с вами увидеться?
– Несомненно. Я приму вас у себя. В какое время, я еще не знаю, сообщу позднее. Хотела бы попросить вас сопровождать меня в Красноярск. Я боюсь путешествовать одна.
– С удовольствием. Мы это обсудим.
Он подсадил полячку в карету и взял княжну за руку.
– Прелестная Мария, вы подарите мне один поцелуй? Он мне так нужен, иначе я буду плохо сегодня спать.
– И я… Зажмурьте глаза…
Он зажмурился. Ее теплые и страстные губы коснулись его губ. Польская Афродита поцеловала гвардейца… Голевский торопливо ответил. Губы их слились в упоительном и долгом поцелуе. А когда они разомкнулись, обоих влюбленных трясло от сильного возбуждения.
– До встречи, месье капитан! Благодарю за чудесный вечер! – попрощалась с Голевским княжна и приказала кучеру трогаться с места.
Княжна уехала, а Голевский вернулся в дом. Полозов не преминул подколоть своего родственника.
– Александр, ты делаешь потрясающие успехи. Вот что значит петербургские кавалеры – ни одна из женщин не устоит пред ними. Самая крутая скала женской неприступности разобьется о твой напор, мой друг. То дочке губернатора вскружил голову, то этой польской княжне.
– Ты преувеличиваешь, мой милый друг. Вынужден тебя огорчить, княжна мне отказала.
– Не может быть. Она так на тебя смотрела, бедняжка, что я уже было решил, что у тебя с ней наметился полный шарман.
– Вот и не угадал, братец. Это все нелепые домыслы.
– Да? Хм, а я думал… Ладно, оставим эту маленькую тайну в покое.
Полозовы решили покинуть бал и позвали его домой. За что он был им безумно благодарен. Он устал, он хотел спать.
…На следующий день, отобедав с семейством Полозовых, Голевский велел Игнату отнести записку в гостиницу к польской княжне и дождаться ответа. А в записке капитан написал:
И Фокину на всякий случай отправил записку, куда пойдет. Вряд ли это ловушка, но береженого Бог бережет.
Вскоре Игнат вернулся с запиской от княжны:
Голевский самодовольно улыбнулся: княжна не против маленькой интрижки. Что же, путь до Красноярска с этой дамой будет явно нескучным. А если еще ответить взаимностью – то путешествие будет нескучным вдвойне.