Убить некроманта

После Совета, на котором мне объяснили положение, я несколько суток просидел в зале Совета один, над ворохом карт и сводок из провинций, ломая голову над решением неразрешимой задачи. Писать союзникам означало — получить очередную порцию дипломатической блажи и шиш с маслом. А мне некого было послать на юг, на помощь сражающимся. Север голодал. Гарнизоны востока и запада еле сводили концы с концами. Не было хлеба, не было фуража, не было людей — ничего у меня не было.

Кроме Дара.

И я решился.

Я не стал советоваться ни с кем, кроме вампиров. И без Советов знал, что мои вельможи это не одобрят, а Святой Орден придёт в ужас. Но это меня не волновало. Я решил, что своё из Перелесья зубами выгрызу — сам сдохну, но выгрызу. Остальное — тлен.

Оскар преклонил колено. Он восхитился масштабом замысла. Ему хотелось сопровождать меня лично. Мне хотелось того же, но я боялся до ледяного кома в желудке, что в такой рискованной передряге, как война, могу потерять ещё и Оскара. Князь был последним существом на этом свете, которого я пo-настоящему любил, и вдобавок лучшим из моих Советников. У меня не хватило мужества им рисковать.

Я запретил ему. И впервые за время нашего знакомства он не нашёлся, как съязвить. Он поцеловал мою руку и грустно сказал:

— Мой дорогой государь, вы — сумасшедший мальчик. Мои молитвы не дойдут — и мне будет вас не оплакать, ваше прекрасное величество, поэтому вы должны вернуться.

Я ему пообещал, как обещает своим друзьям в подобном случае любой наёмник. И Оскар поверил моему обещанию не больше, чем друзья наёмника.

Только двое неумерших, самые отважные и верные — Клод и Агнесса, — отправились со мной. Никаких повозок и гробов. Ночами они должны были лететь вперёд, день проводить, где Бог пошлёт: на чердаках, в развалинах, в старых склепах… На другой способ путешествия у нас не было ни времени, ни возможностей.

Последний Совет я собрал только для того, чтобы поставить двор в известность.

Вельможи смотрели на меня безумными глазами, когда я сообщил о своём решении. А сказал я вот что.

Я отправляюсь на войну один, в сопровождении только мёртвой гвардии. Живые понадобятся здесь, в стране должен быть порядок. Это во-первых. Во-вторых, моя метресса, баронесса Марианна, вероятно, родит в начале мая — на случай если я не вернусь к этому времени, объявляю сейчас: дитя моё. Бастард короны Междугорья со всеми полагающимися правами. И наконец, в-третьих: если во время моего отсутствия премьер и канцлер доведут страну до голодных бунтов, то по возвращении я повешу обоих.

Всё это выслушали в гробовой тишине. И прямо из зала Совета я вышел во двор, где ждали мёртвые гвардейцы-скелеты верхом, в своих сияющих доспехах — числом уже десять штук — и мой осёдланный конёк. Я выехал из столицы вечером, под примкнутым штандартом Междугорья, и на этот раз меня никто не провожал, кроме случайных зевак, которые шарахались от мертвецов.

Вот и всё.

Та осень, помню, была холодна и прозрачна, как вода в роднике.

Я не останавливался, я нигде не останавливался. Мёртвые кони мерили мили, сбивая подковы замёрзшей в камень осенней грязью, ровным механическим аллюром — позолоченные дни сменялись синими ледяными ночами. Я спал в седле и просыпался в седле, ел сухари и вяленое мясо, запивая водой из фляги. Моё тело одеревенело за неделю этой бешеной гонки, но я слишком торопился.

Ночами мои неумершие догоняли отряд, седые нетопыри садились на мои руки, и я, прижимая их к груди, ощущал, как в меня течёт их Сила. Если бы не вампиры, я не пережил бы этой дороги.

Междугорье лежало передо мной — серые заплаты нищих деревушек, чёрные глыбы городов без огней в ночи, горы, леса, леса, поля — и снова леса. Мёртвые лошади переходили реки по молодому льду — и лёд звенел под подковами, расползаясь белыми трещинами. Я молился Богу и заклинал Тех Самых — и не знаю, кто из высших сил помог мне достигнуть южных пределов без потерь.

Подозреваю, что скорее — Те Самые, которых, вероятно, тоже забавляла масштабность замысла.

В первом же южном городе я поднял кладбище. Хорошенько взглянул на мертвецов — и уложил лишних. А потом поднял бургомистра — простите, хочу сказать, поднял его с постели: дело было ночью. И пока он, трясясь, меня разглядывал, мои нетопыри пили кровь из моих запястий, а потом я разорвал платок и перевязал надрезы. И приказал бургомистру открыть для моих рекрутов арсенал.

Городская стража той холодной ночью потела от ужаса, когда одетые в саваны мертвецы разбирали алебарды и мечи. Так к моей кавалерии прибавились первые пехотинцы. Моё продвижение навстречу войне слегка замедлилось (я подделывался под шаг мертвецов), но главное — я поднял мёртвых в двух городах, прежде чем впервые встретился с армией Перелесья.

Это был почти приграничный городок — растёрзанный в клочья, закопчённый пожарами. Трупы моих подданных ещё валялись на улицах, а захватчики веселились вовсю, так, как им и положено.