Убить генерала

Поэтому напряженная работа того же Вадима Соловьева, который допрашивал Андрея Проскурина, виделась мартышкиным трудом.

Все материалы ложились на стол Терехина незамедлительно. Едва Проскурин заговорил про военного прокурора Юрия Хворостенко, как спустя минуты Николаю стала известна его биография.

Прежде чем конвойные увели Проскурина из кабинета Терехина, полковник воспроизвел свои мысли вслух. Как и прежде, он смотрел в глаза снайпера.

— Я не знаю, какие шаги предпримет Хворостенко, — привычно похрипывал Николай. — Он рассчитывает на огласку этого дела. А ты, Андрей? Во время допроса я газету читал, заметил? Нет, это не пресловутый следовательский прием, я действительно вычитал нечто интересное. Вот послушай. — Терехин взял со стола газету и прочел: — «Шум быстро утихнет, и зрители, немножко попечалившись, найдут, чем сердце успокоить. На то и расчет. На общее равнодушие. На удивительную нашу способность легко отвлекаться от проблем, если они не касаются тебя лично. На страусиную нашу привычку прятать голову в песок. Между тем, если о проблемах не будут говорить, их меньше не станет. Их, напротив, станет больше. Но об этом мы с изумлением узнаем, когда закончится мертвый сезон».

Полковник отложил газету и акцентировал:

— Вот хорошее название для нашего дела: «Мертвый сезон».

Газета упала на пол. Вадим Соловьев поднял ее и глянул на шефа. Полковник сказал много, но не дошел до главного. Вот сейчас он приступит к настоящей обработке, покажет этому снайперу, кто в доме хозяин.

— Я не первый год в сыске, такие дела распутывал, которые тебе и представить трудно. Давай я разберу по косточкам, почему ты так быстро сдал своего напарника, — сделал ударение Терехин. — Причина прет из твоего ареста, Андрей. Вот как ты рассуждал, причем с нашей подачи: скрывать второго снайпера бесполезно, потому что его все равно вычислят. Его убьют, если он окажет сопротивление. И таким образом ты прекращаешь его мучения — а это непрерывные скитания, мысли о постоянном преследовании, охоте и так далее. Ты много сказал, но не сказал главного: у твоего напарника вообще не было шансов. Ты бы все равно сдал его, речь идет только о сроках.

Проскурин сидел неподвижно. Этот полковник угадал. Виктор для капитана был оружием для единственного выстрела, живой винтовкой, которую он был обязан оставить на месте. И Виктор делал все, чтобы понять это. Но ему не хватило времени. А цепочка была простой: он сообразил, что его привлекли к работе не из-за специфичного выстрела, который так неоправданно усложнял капитан. Одного также оставить не мог, потому что собственная месть напрочь заглушала другую — напарника. А вдруг он откажется в последний момент?

— Ты тщательно прорабатывал варианты отхода, — продолжал Терехин, — но больше для Крапивина. Если бы ты отнесся к этому вопросу небрежно, то второй снайпер догадался бы о подставе. Что — не так? Вы уходили вдвоем, как положено, и Виктор спас тебя на первом рубеже, стреножив охранника. Но он не смог сделать этого на втором. Он бы ничего не понял, если бы увидел тебя, Андрей, своего напарника. Который не пытается бежать, когда путь ему преграждает милицейская машина с двумя — всего с двумя ментами, вооруженными табельными пукалками. Знакомые команды, и ты снова на коленях, с поднятыми руками. Так можно считать до бесконечности, Андрей.

«Мы бросим ее?» — спросил Витька про свою винтовку и нисколько не думая о ее копии в руках Проскурина.

«Да, бросим». В то время инструктор говорил и про живое оружие тоже.

И в этом вопросе полковник Терехин разобрался не напрягаясь. И продолжал разбираться, словно вскрыл черепную коробку своего подопечного. Он опытный опер, почти равнодушно думал Проскурин, этого у него не отнять. Только он еще не знает, что идеология — это лишь специи к личным мотивам Близнеца. Он сварился еще год назад, а приправили его только сегодня, и он стал полностью готов к употреблению.

— В «кривых» беседах с Хворостенко ты не мог затронуть темы: сдаст он вас или сделает «широкий жест». Хворостенко мог поступить по-разному — пока мы не знаем мотивы провокации и кто стоит за ней. Но при любом раскладе оптимальный вариант, который напрашивается сам собой, — сдать вас, чтобы оперировать в информационном бою конкретными именами, а не привидениями. Двумя именами, что важно, двумя людьми, фактически двумя поколениями. Тут много противоречий, не спорю, но их можно поворачивать как дышло. И сам ты повернул его, может быть, не в свою пользу. Я вижу — ты устал и хочешь отдохнуть. Ты махнул рукой: где угодно, в любом месте. Ты посчитался с человеком, которого считал своим врагом, но от этого легче не стало.

Терехин закурил. Предложил Проскурину, но тот отказался, покачав головой. Николай продолжил «разбор полетов».