Убить фюрера

Прошло две недели. Гаусман заплатил половину долга и попросил еще десять дней. В обмен на уступку Нижегородский потребовал от букмекера свести его с опытным маклером Берлинской фондовой биржи.

На бегах одиннадцатого января они два раза сыграли квинелл в самых темных забегах. В пуле этого типа требовалось угадать двух первых призеров, независимо от очередности. Срубили скромно – что-то около тридцати тысяч, но Вадим решил не зарываться.

– Их машинка еще достаточно примитивна и не принимает более интересных комбинаций, – пояснил он. – А букмекеры уже шушукаются. Все в курсе проигрыша Гаусмана, правда, я попросил его и тех двоих выписать векселя на предъявителя, так что моего имени они могут пока и не знать. Да и вряд ли кому придет в голову объяснять наш фарт иначе, чем фантастическим везением.

Потом Нижегородский съездил в Гамбург. Груженый «Кёльн» к тому времени уже, пройдя проливы, вышел в Атлантику.

– Я потолкался там со своей единственной акцией, прикинувшись эдаким простачком, и выяснил, где у них без лишней волокиты такие бумажки можно купить или продать. Но уже не уверен, что нам это понадобится.

Гаусман сдержал слово: уплатил остаток по векселю и познакомил Вацлава Пикарта с одним из самых опытных берлинских маклеров – из тех, что работают с акциями. Двадцать пятого января, после первой ознакомительной встречи, Нижегородский съездил к биржевику в контору и упросил его вечером приехать к ним в Далем для приватной беседы с глазу на глаз. Рудольф Иоахим Рейхштайль нехотя согласился.

Внешне он вовсе не походил на тех живчиков, что носятся по операционному залу во время торгов, размахивая руками и соря бумажками. Каратаев отметил в нем поразительное сходство с будущим рейхспрезидентом фон Гинденбургом: далеко за пятьдесят; бульдожье лицо с тройным подбородком и надменным выражением; совершенно седые, коротко подстриженные волосы с огромными залысинами; небольшие усы. На его черном смокинге блестела какая-то награда в форме восьмиугольной звезды.

Внешность старого маклера вполне соответствовала стилю его работы. Рудольф Рейхштайль даже в самые горячие дни редко покидал свой кабинет, предпочитая наблюдать за происходящим в биржевых ямах через небольшое окошечко, выслушивать доклады и руководить командой вымуштрованных исполнителей. С мелкими клиентами он никогда не связывался лично. Как один из старших маклеров биржи, член биржевого комитета и котировальной комиссии, он имел полное право отсылать всю мелочь к подчиненным.

Гостя усадили в кресло, Нижегородский устроился напротив, Каратаеву же, расположившемуся сбоку, выпала роль секретаря. Его предложение чашечки кофе или крепких напитков было равнодушно отвергнуто.

– Так я вас слушаю, господин… э-э-э… Пикарт, – Рейхштайль вытянул вперед ноги, жирные ляжки которых были туго обтянуты штанами в узкую черно-серую полоску. – Начните с того, о какой сумме сделки идет речь. Я так и не понял, для чего мне, собственно говоря, пришлось сюда ехать.

– Десять миллионов марок, – как бы извиняясь, ответил Вадим.

Каратаев вздрогнул. Он удивленно посмотрел на Нижегородского: не оговорился ли тот. Затем перевел взгляд в сторону «канцлера», как мысленно окрестил маклера. Брови того медленно поднялись вверх. Глаза с желтоватыми белками пристально, с нескрываемым интересом посмотрели на собеседника.

– Десять миллионов? Я не ослышался?

До этой секунды Рейхштайль был уверен, что чех, так ловко обставивший Гаусмана на бегах, просто решил выгодно вложить свои дармовые пятьсот тысяч. Он трясется над ними и считает возможным беспокоить солидных людей. Но десять миллионов…

– Десять, господин Рейхштайль, вы не ослышались. Хотелось бы больше, но, увы, основной капитал будет скован на Сретенской ярмарке, которая, как известно, работает в Киеве с пятого по двадцать пятое февраля. Август, попроси фрау Парсеваль сделать мне пуншу. Что-то я нынче подпростыл.

– Чем же вы занимаетесь? – поинтересовался старший маклер.

Нижегородский как бы пропустил его вопрос мимо ушей, хотя частично все же ответил:

– Меня интересует «Дойчер штерн». Россия, конечно, необъятна в смысле бизнеса, но хочется поработать и в ваших колониях. Согласитесь, господин Рейхштайль, что все лакомые куски на Африканском континенте застолбили задолго до вас. Я имею в виду Второй рейх. Ваша немецкая Восточная и Западная Африка впечатляет, но только на карте. Это территории германского престижа, и потребуется много времени и денег, чтобы превратить пустыни в настоящие колонии. Я уж не говорю о вашем недавнем приобретении – Конго. Триста тысяч квадратных километров, населенных мухами цеце и горсткой сонных аборигенов. И это в обмен на Южное Марокко!

Послышалось покашливание Каратаева. Нижегородский понял, что увлекся, наступив на больную мозоль, натертую немцами прошлым летом.

– Да, так вот, о колониях… немецкие колонии…

– Но вы-то как раз не немец, – раздраженно проговорил Рейхштайль.