Дома Скула поджидала Селена, его единственная дочь. Он улыбнулся и раскрыл объятия, увидев, как она бежит ему навстречу.
— Оп-ля! — он поймал дочку в объятия.
— Отец, в городе говорят, что на берегу задержали человека? — Солнечные пушистые волосы растрепались, длинные пряди упали на темные, почти фиолетовые глаза.
— Мало ли бродяг можно найти на берегу после шторма? — Скул крепче прижал дочку к груди.
Она вскинула вверх глаза:
— Кто он?
Скул беспомощно обвел взглядом маленькую прихожую, отстранил дочь и устало опустился на лавку.
— Пират.
— Вы осудили его? — Селена присела рядом, поймала его ладонь.
Как она похожа на мать. С каждым годом все больше и больше.
Скул вздохнул и грустно улыбнулся:
— Да, мы осудили его и приговорили к пожертвованию.
Фиолетовые глаза отшатнулись в сторону, стали круглее и больше от гнева.
— Вы осудили его вместо меня, да?
Скул промолчал.
Селена встала, молча заходила по маленькому коридорчику, встала перед оружейником.
— Отец, его специально осудили из-за меня? Ты сделал мне отсрочку еще на три месяца? — Маленькое, худенькое бледное личико приблизилось к нахмуренному лицу Скула.
— У нас есть отсрочка, — неразборчиво пробормотал он, тяжело поднялся с лавки и прошел в небольшую полутемную комнатку, скромно обставленную нехитрой мебелью. Единственным её украшением были великолепные доспехи и оружие, развешенное по стенам. Все сделано руками старого оружейника… Скул посмотрел на стены. Когда-то он хотел облачиться в эти доспехи. Делал не для продажи, для себя. Для боя. Потом, чтоб защитить свою жену… Не смог, как не может теперь защитить свою дочь — единственная его ценность, которая осталась в этой проклятой жизни. И единственное, что он сегодня для нее сделал, — добился отсрочки, пожертвовав чужой жизнью. Через три месяца ничего не изменится и повторится все с начала…
Скул остановился перед длинным прямым мечом — таким легко перерубить любые доспехи, разрубить драконовы хрящи, он знает, ведь это он его делал и другого такого меча уже никогда больше не сделает. Сделал для себя и не отважился выйти на поединок с драконом. Скул провел пальцем по голубой, остро заточенной кромке лезвия. Трус ли я? Наверное, трус…
— Отец, ты сказал, что он пират?
— Да, — Скул виновато посмотрел на Селену.
— Как вы это установили? Он сам сознался?
— Тебе не надо знать, суд был закрытым, — Скул отвернулся, деланным, веселым голосом, потирая руки, постарался перевести разговор на другую тему: — Так, а что у нас сегодня на обед?
— Отец, он сам сознался?
— Это государственный совет, дочка, — чуть слышно добавил: — Все моряки пираты.
— И наши рыбаки, которые выходят в море, они тоже?
— Если это выгодно, то да…
— Значит, он не сознавался в пиратстве? Как он мог сам наговаривать на себя? Хорошо, откуда он?
— Издалека. Из-за Геракловых столбов. Считай, что это на другом краю мира. Его страна называется Каталан. Он чужак.
— Значит, завтра его отдадут дракону?
— Да. Ты будешь меня сегодня кормить?
— Буду. — Селена подошла к отцу. — Папа, я хочу видеть этого человека.
— Зачем?
— Хочу видеть, — упрямо повторила Селена. — Он завтра погибнет из-за меня. Теперь я знаю, что это ты настоял на этом жертвоприношении. Но ведь это убийство! — воскликнула Селена.
— И все же лучше, чем медные рудники, — защищаясь, пробормотал Скул.
— Где он?
— В королевской темнице. Ладно, я поем после, пойду схожу в мастерскую, посмотрю, что за день сделали подмастерья. — Оружейник, опустив голову, заспешил к выходу. У порога, не глядя на Селену, сказал:
— Ты сейчас пойдешь к нему?
— Да.
— Отнеси ему что-нибудь поесть и прихвати кувшин с вином… Мое любимое… Его зовут Роберт. — Скул выбежал, чтобы Селена не увидела его красное от стыда лицо.
Селена выглянула в окно: отец, ссутулясь, глядя себе под ноги, семенил в сторону мастерских, откуда доносился звон наковальни, над крышей вился густой белый дым. Селена вытерла набежавшие на глаза слезы, подняла голову к темному небу.
— И вы, боги, так спокойно смотрите на все это? Почему вы покарали наш город? Почему должны гибнуть невинные люди? Разве нельзя сделать так, чтобы дракон навсегда убрался в свою морскую пучину? Или вы тоже бессильны сделать с ним что-нибудь? Такие же трусы, как и мы? — гневно спрашивала она, грозя темным облакам маленьким кулачком…
Селена обхватила тонкими пальцами прутья решетки, отделяющей темную камеру от коридора. В стене торчал одинокий факел, алое пламя дрожало, словно чем-то напуганное, разбрасывая красные путаные блики по серым камням. В самой камере маленькое, под самым потолком окошко, забранное толстыми прутьями, едва пропускало тусклый свет вечернего солнца. Она с трудом разглядела в углу камеры спину лежащего на соломенном тюфяке чужака. Он по-прежнему был обнажен до пояса. Левую лопатку пересекал старый толстый лиловый шрам, длинные черные волосы разметались по матрацу.
— Здравствуй, — несмело окликнула Селена чужака.
Он заинтересовано перевернулся на спину, удивленный чьим-то появлением. С еще большим удивлением посмотрел на пришедшую к нему девушку.
— Меня зовут Селена, а тебя, кажется, Робертом?