Убить, чтобы воскреснуть

— Вот-вот. Не забыл? Деревня Дрюково и ее обитатели. Ведьмы-кошки, «хомуты» на редьке, осиновые поленья в колыбельках вместо детей-обменышей, украденных лешими, домовые шастают по ночам, оборотни бродят в округе… Фантастика большая и малая! Дед, впрочем, был сугубым реалистом. Мог сделаться знахарем, но сбежал в город и стал хирургом. Мы с отцом уже следом. Предполагалось, между прочим, что Лада тоже в медицинский пойдет. Не пошла. Думаю, из-за меня и Кирилла. Выбрала нечто среднее, ни нашим ни вашим, — химбиофак. Ты вообще понимаешь, о чем я говорю? — спохватился он вдруг: Алесан как-то подозрительно притих за спиной. Не заснул ли часом?

— Не сплю, не бойся, — зевнул тот. — Давай еще говори.

— Собственно, я все уже рассказал. Что было потом, ты и сам знаешь. Мама простыми словами дала мне понять, что вражда к Кириллу вызвана причинами «непристойными и противоестественными». Это меня так потрясло… не оскорбило даже, а поразило: вдруг и в самом деле?! — что я съехал из дому в общежитие. Потом уехал в Болдино, потому что Кирилл и Лада по-прежнему встречались. Все надеялся, что в один прекрасный день сестра мне позвонит и скажет: все кончено, ты был прав, — но вместо этого она вышла за него замуж…

Алесан сидел тихо-тихо. Потом опять зашевелился, распрямляя затекшие ноги, и сказал с ноткой нерешительности:

— И все-таки я одного не понял…

«Одного? — едва не расхохотался Герман. — В этом-то море бессвязной, фрейдистской, психоаналитической чепухи не понять только одного?! Интересно, чего же именно?»

— Ну? — пошевелил он локтем.

— Почему ты все-таки так ненавидел Кирилла?

И опять Алесан угодил в точку. Задал тот самый вопрос, который всегда стоял перед Германом! Но все же он попытался ответить — не столько другу, сколько себе самому:

— Да очень просто. Дело здесь даже не в Ладушке. Просто всегда, с первого мгновения нашей встречи, я знал, что он тоже ненавидит меня. И все, что он делал, он делал не из любви к ней, а из ненависти ко мне!

Он еще успел расслышать удивленное восклицание Алесана, и тотчас спокойная тьма за пределами охотничьего домика вдруг вспыхнула двумя белыми огнями и с рычанием набросилась на него. Когти пронзили сапог, и Герман не сдержал крика.

Одним ударом проломив перекладину, тигр просунул лапу в домик и запросто выдернул бы Германа наружу, если бы три другие жерди не оказались более прочными.

Герман как безумный шарил по полу, пытаясь найти штуцер. Да где он?! Только что рядом был!

Что-то вцепилось ему в плечи сзади, рвануло, повалило.

Как, и там тигр?!

До Германа не сразу дошло: это Алесан опрокидывает его наземь, чтобы удобнее было стрелять.

Ну уж нет! Тигр напал с его стороны — значит, это его тигр!

В этот миг правая рука наткнулась на штуцер, стиснула.

Герман выстрелил сразу из обоих стволов полулежа, и отдача была так сильна, что его буквально придавило к полу. Все же он увидел, как темный ком отлетел от решетки. И тотчас над головой дважды оглушительно полыхнуло: Алесан, конечно же, не мог остаться не у дел!

Мгновение царила непроглядная тьма, а потом…

За свою жизнь Герман не раз приходил к выводу, что луна просто поразительно коварна и любопытна. Вот и теперь: позволила тигру подкрасться вплотную к охотникам (которых он уже считал своей законной добычей), а потом выкатилась на небеса, чтобы полюбоваться, кто кого.

Но уж сомнений быть не могло! Эффект от разрывной пули чудовищный, а уж от четырех-то… Потом, при свете дня, Герман нашел множество разбросанных клочков тигриной шкуры.

А тогда он просто сидел в клетке, предоставив более проворному Алесану выскочить наружу и единолично принимать почести от восхищенных подданных, которые со всех ног мчались с факелами от деревни, призывая благословения всех богов на голову Великого Быка, Слона Могучего… и прочая, и прочая, и прочая. Герман сидел, потирая ноющее плечо и боясь поглядеть на ногу, и как-то очень медленно и длинно думал, что, похоже, пора возвращаться домой: он сделал здесь все, что мог. Вот даже тигра-людоеда пристрелил. Да, все-таки первый выстрел был его, что бы там ни думал о себе Сулайя XV!

А еще Герман думал, как странно все-таки, что тигр бросился на него именно в тот миг, когда он впервые обозначил словами биотоки, которые всегда исходили от Кирилла. Словно бы та необъяснимая ненависть вдруг обрела вещественное воплощение — и вырвалась из тьмы!

* * *

Мейсон тащил Гаврилова в скверик. Он каким-то непостижимым собачьим чутьем знал, что победил-таки хозяина: тот больше не водил Мейсона на ненавистный пустырь, наполненный угрожающими, а что еще хуже — высокомерными запахами.

Гаврилов угрюмо брел за оживленным псом. На заводе опять (третий раз подряд!) задержали зарплату. Жена принесла свои семьсот тридцать и заплакала: