Он в замешательстве задрал нос, чтобы как следует ко мне присмотреться. И тогда я быстро уперся руками в край стола и грохнул Бидона этим импровизированным тараном. Противоположный край врезался ему в живот. Он даже не успел пальнуть: он полетел вверх тормашками через стул. Я обеими ногами прыгнул ему на грудь, и он сделал шумный, бесконечно долгий выдох.
Я сцапал валявшийся на полу пистолет. Мне было радостно, что после стольких дней безделья я сохранил прежнюю прекрасную форму.
— Ну как, полегчало, Бидон?
Оружие жгло мне пальцы. Желание убивать, которое я считал окончательно уснувшим, возрождалось во мне с еще большей силой.
Я с удовольствием стрельнул бы в Бидона. Парочку шариков в пузо, чтоб попускал слюни.
Он сумел поднять свои шторы и теперь смотрел на меня белыми глазами с красными прожилками.
Я переложил пушку в левую руку и налил полный стакан виски.
— На-ка вот, выпей, лучше станет.
Он взял стакан и глотнул.
— Все допивай!
Он осушил стакан до дна. Я наполнил его снова.
— Давай еще это.
— Но…
Мой план уже созрел.
— Пей, виски отлично усваивается. Скажи спасибо, что балую: пойло отменное, по семь тысяч флакон!
Он стал пить, еще не понимая, что я затеял. А между тем все было просто. Я решил залить ему глаза, чтоб размягчить его волю. Я надеялся, что алкоголь заставит его скорее отвечать на мои вопросы, чем угрозы и побои.
Когда он управился со вторым стаканом, я внимательно осмотрел результат. Его щеки пылали, взгляд затуманился, голова слегка покачивалась.
— Как ты себя чувствуешь?
— Х-х-хорошо…
Он всхлипнул.
— Не убивай меня, я же ничего тебе не сделал! О, до чего ж ты злой, Капут, до чего злой!..
Он был пьян, как извозчик.
— Не реви, рожа, не реви… А то мне хочется тебя хлопнуть.
— О, нет! Нет!..
Я видел, что он уже вполне созрел и должен заговорить, как ребенок во сне.
— Сейчас ты все расскажешь, Бидон. Ты все расскажеш, иначе я продырявлю тебе шкуру, скотина ты паршивая!
— Не надо… Хорошо, хорошо, расскажу…
Он громко и пьяно икнул. Похоже, анестезия удалась как нельзя лучше.
— Расскажи-ка о том деле, которое вы провернули с Рапеном.
— Ага, значит, так…
Он слабо улыбнулся; голова его закачалась, как маятник, и он повалился носом на ковер. Я, видно, не рассчитал дозу. Два больших стакана неразбавленного виски — это, пожалуй, все же резковато.
Я взял с буфета графин и вылил воду ему на затылок. Потом пнул ногой в бок, и он ожил.
— Ай! Что? Что вы себе… Ах, да…
— Не надо отъезжать, Бидон. Отвечай на вопросы, пока я не рассердился.
— Но…
— Что у вас была за афера?
Он несколько протрезвел. Можно было надеяться на вразумительную беседу. Он обхватил голову руками и начал, не глядя на меня:
— Я познакомился с Рапеном в одном кабаке за Лионским вокзалом… В баре для арабов… Я продавал там наркоту. Пустяковую…
— Рапен что, принимал наркотики?
— Нет, он просто любил вертеться среди арабов. Лучшего места, чем у Али, для этого не найдешь. Ну, мы с ним вроде как подружились…
Бидон опять сильно икнул; я подумал, что его сейчас вырвет на пол, но он сдержался. Его рожа приняла бутылочно-зеленый оттенок — как раз подходящий к случаю.
— Говори, я слушаю.
Я действительно слушал, да еще как! Я чувствовал, что он выдаст мне историю не из обычных…
Он спросил:
— Слушай, у тебя вода найдется, а?
Я взял графин и пошел на кухню подоить кран. А когда вернулся — Бидона в комнате уже не было… Я поставил графин и выскочил из дома с рычанием, которое затмило бы льва из «Метро-Голдвин-Мейер».
Мерзавец обманул меня. Он был трезвее, чем мне казалось.
Я увидел, как он бежит по аллее, обсаженной апельсиновыми деревьями. Он спотыкался, и порой его ноги слабели и подгибались. Догнать его не составляло никакого труда.
Я мигом поравнялся с ним и лишь тронул его за плечо. Он остановился, подвывая:
— Не убивай меня, Капут, не убивай!
— Заткни пасть! — проворчал я. — Заткнись, иначе я распорю тебе брюхо, как кролику!
Это его сразу успокоило.
— Пошли обратно. Только спокойно. И не делай такую жалкую рожу: на нас смотрят.
Когда мы снова вошли в дом, его начало знобить, и мне вовсе расхотелось его убивать. Мне было противно даже смотреть на его несчастную физиономию.
— Не вздумай больше выкидывать такие номера, если тебе дорога твоя паршивая жизнь, понял? Иначе заработаешь себе отличное сосновое пальто без рукавов…
На этот раз он был укрощен.
Я налил ему стакан водички; он пил и дрожал. Его зубы стучали о край стакана…
— Теперь тебе лучше?
— Да…
— О'кей, тогда продолжай. Мы остановились на баре у Лионского вокзала, где ты познакомился с Рапеном.
— Да, Ох и гнилой же был парень… У него недавно помер папаша, и он полным ходом просаживал наследство. Кутил по-черному…
— А дальше?
— Ну, мы толковали с ним о том, о сем, и как-то раз он сказал, что умеет водить самолет…
— Кто — он?! — воскликнул я.
— Да. Ну, гомик, но зато сорвиголова! Надо было видеть, как он выжимал сто восемьдесят на своей «альфе».
— Ага. Ну, а почему тебя заинтересовало то, что он умел летать?