– Уезжай прямо сегодня. Я знаю, что квартира эта давно продана, и вы просто снимали ее у новых хозяев, да и чемоданчик твой сложен, поэтому тебя здесь ничего не держит.
– Босяк! Кого ты хочешь обмануть? Скажи мне, что ты затеял?
– Боря! Уходить нужно красиво, чтобы оставить о себе долгую память. Не скажу, что это будет совсем безопасно, но мне удавались предприятия и посложнее. Ну, давай прощаться! Где найти друг друга, мы знаем, так что не потеряемся. Счастливого пути, и передавай привет всем своим!
Обняв на прощание Нахимсона, Ольшевский ушел, а Борис Моисеевич сел на стул, осмотрелся вокруг печальным взглядом и спросил сам себя:
– И что я буду делать в том Израиле?
Вздохнув, он поднялся, проверил, все ли выключено, сходил за старым, облезлым чемоданчиком на колесиках, оделся, вышел, запер дверь, оставил ключи соседям и вошел в лифт…
Через некоторое время он уже сидел в самолетном кресле и с грустью смотрел в иллюминатор – он покидал Россию навсегда. Потом подумал о том, что отныне сможет посвящать все свободное время своим четырем внукам, и ему стало легче.
Орлов и Крячко за день несколько раз отбили атаки своих жен, жаждавших выяснить отношения, а потом, посовещавшись, решили, что нечего им объедать молодую семью, даже если она не бедствует, поэтому требуется внести посильную лепту в семейный бюджет в виде хотя бы продуктов. Стас заехал на Центральный рынок, купил фруктов и хороший кусок отличной свинины, так что к Савельевым они приехали не просто так, а с гостинцами. В связи с тем что ужин уже ожидал их, мясо было решено отложить на следующий день, и Стас грозился пожарить такие отбивные, каких еще никто из них не ел, – намек на то, что выгонять гостей еще рано. По уже устоявшейся традиции за кофе они стали обмениваться новостями.
– Давайте ради разнообразия я начну, – предложил Степан. – Первое. В квартире Строевой мы нашли ее сотовый и загранпаспорт, российского нет. Второе. Вот это список женщин с двумя детьми, которые покинули Москву или Россию, начиная с вечера понедельника и до двенадцати часов дня вторника. Позднее смотреть бессмысленно, потому что Болотина не стала бы ничего говорить, если бы не была уверена, что ее дочери в безопасности.
Сидевший к нему ближе Крячко взял листок, пробежал его глазами и воскликнул:
– Нахимсон! У бухгалтера из ЧОПа такая же фамилия. Тут сказано, что, судя по возрасту, его жена с двумя внуками вылетела в Израиль в ночь с понедельника на вторник. А проверю-ка я завтра, что это за Нахимсоны такие.
– А еще нужно завтра понаблюдать за аэропортами, куда из Израиля самолеты прилетают, и, если Строева вылетела по документам мадам Нахимсон, встретить ее с «почетным караулом», – сказал Гуров. – Я сегодня предупредил Ольшевского, что, если завтра она с девочками не будет в Москве, он реально сядет по 126‑й. А еще велел ему вернуть все документы, что он забрал у Садовникова, причем и из дома, и из офиса.
– Думаешь, на него подействует твоя угроза? – с сомнением спросил Орлов.
– Посмотрим. Ждать недолго осталось. Если мне до ночи позвонят и скажут, что для меня коробку у дежурного оставили, значит, подействовала.
– Теперь мой черед, – сказал Савельев. – По актерским агентствам. Такой типаж, как у Алексея Юрьевича, искал некий мачо, похожий на молодого Марчелло Мастроянни. Приезжал на такси, потому что якобы приезжий. Отмазка такая: он из богатой семьи, решил жениться по любви на Золушке, а у той папаша еще во времена ее раннего детства свинтил с концами. А тут свадьба, если отца невесты не будет, его родители не поймут и с довольствия снимут, и так бухтят, что он черт-те на ком женится. У себя в городе он искать лжепапашу побоялся – вдруг того кто-то из гостей опознает? Вот и приехал в Москву, чтобы нанять подходящего актера.
– Словесный портрет мачо есть?