Убийца ищет убийцу

— Ты что это заговорил, как поп? — разозлился вдруг Никитин. — «Бог свидетель…» Не понимает он! Хули тут понимать? Замочить он меня хочет, что тут непонятного!? Иначе — зачем ему меня на улицу вытаскивать? Я же в последнее время только пару раз из управления выбрался… В Лужники и… Да и все! Один раз — недели за три, наверное. А он в это время и воспылал ко мне страстью… И выманить так хочет, чтобы со мной можно было поговорить прежде, чем на тот свет меня отправить. Если бы он просто — убить меня хотел, в Лужниках бы и шлепнул — прекрасная возможность для этого была. Стреляет он мастерски, лучше любого снайпера, Взял бы карабинчик и ебнул бы по мне метров так с трехсот! Никто бы даже не понял — откуда выстрелили… О встрече заранее узнать можно было свободно. Вынюхал же этот старый хрыч, Крестов, пришел… Не верю я, что он случайно там оказался. точно так же мог и Иван прийти… По мою душу. Но не пришел. Почему? Уже ответил — не просто убить меня хочет, а что-то то ли сказать мне, то ли от меня услышать хочет… Странно все это. Не любил раньше Марьев с теми, кого резал, как баранов, разговаривать. Он быстро всегда действовал — как говорится — «сунул, вынул и пошел»… Я — нож, имею в виду, сунул… Что это на него охота поболтать напала… Чувствую я за всем этим происки Крестова. Это его работа. Он на меня Ивана натравил. Только вот — как!? Иван никогда не мстит с таким упорством тем, кто ему лично причинил какой-то вред, пусть даже ранил серьезно. Значит — что-то с ним случилось, раз Крестов получил возможность им управлять, или я вообще ничего не понимаю…

— Боюсь, что узнаете вы об этом только от самого Марьева, — вставил Герасимов.

— А твое дело — думать, а не бояться, — оборвал его генерал. — Тебе-то чего бояться? Тебе под пулю не лезть… Хорошо еще, если под пулю… А то вон он что с толстым с этим сотворил, с украинцем — представишь себя на этом столе — сухо во рту становится и сразу поссать тянет… Извращенец!..

— Вас никто не сможет заменить в этой операции, — настаивал Герасимов. — Если при вашем участии есть шансы и, надо сказать, довольно высокие, что она окончится удачно, то в любом другом случае это — явный провал… Операция просто не состоится…

— Как ты сказал? — разозлился Никитин. — «…Надо сказать, довольно высокие шансы…» Ты хотя бы понимаешь, о чем ты говоришь? Я не про свою смерть. Это каждый в одиночку переживает… Я про то, что если меня Иван убьет — процентов семьдесят за то, что тебя на мое место поставят… а ты же не готов совсем! Рано тебе! Тебя еще надо пару лет мордой по грязи повозить, чтобы ты узнал откуда кровь у человека течет… Теоретик сопливый… Под пулю он меня толкает… Будто я боюсь под нее лезть… Конечно, боюсь! А кто не боится? Только идиоты…

Никитин уже не разговаривал со своим заместителем, он что-то бормотал сам себе, все меньше обращая внимание на продолжавшего стоять столбом Герасимова. Тот понимал, что Никитина нужно оставить одного, но не мог же он выйти без разрешения генерала…

— Я могу… — начал он говорить в затылок Никитину, потому что тот отвернулся и шарил в своем книжном шкафу, вероятно в поисках припрятанной от самого себя бутылки «Корвуазье».

— Можешь! — рявкнул на него генерал, не дав договорить.

«Если я сейчас не напорюсь, как свинья, — думал Никитин, через секунду забыв о существовании пулей выскочившего из кабинета Герасимова, — я не смогу пойти на встречу с Иваном… Это ж почти то же самое, что самому себе пулю в лоб пустить…» 

Глава семнадцатая

…Напиться Никитину, конечно удалось. Напиться и почувствовать себя вновь молодым и безрассудным, как в Сальвадоре или в Чили, когда жизнь не была для него такой привычной и расстаться с ней он мог в любой момент. Это, кстати, придавало операциям, в которых он участвовал, особую дерзость и изящество. Он любил «ходить по лезвию» и поражать своих противников, совершая то, что на их взгляд совершить было просто невозможно…

Никитин был готов к встрече с Иваном. Главное теперь было — «не просыхать». Он погрузил в свою машину две коробки своего любимого «Корвуазье», объявил охране, что не нуждается в их помощи, и, рискуя вписаться на каждом перекрестке во впереди идущую машину, приехал к Быковцу на Большую Красноказарменную площадь, куда тот перенес на ближайшие дни свой штаб Восточной зоны.

Коробов побледнел, когда увидел Никитина, вылезающего из машины и едва держащегося на ногах. Он решил, что опять где-то прокололся, и сейчас генерал просто голову с него снимет. Но все, к его удивлению, обошлось для него самым благоприятным образом.

Никитин вызвал его к себе в машину, приказал снять всех своих людей, что крутились около Быковца, и убираться ко всем чертям… То есть — в управление. Герасимов, мол, в курсе дела, от него Коробов получит дальнейшие указания. Коробов исчез через две минуты, забрав всех своих десятерых бойцов. Быковец остался оголенным, как задница проститутки. В охране его с этого момента состоял один человек. Пьяный в стельку генерал Никитин.