Убийца

– Полно, папенька, зачем вам себя расстраивать и меня в слезы вводить. Поживем еще, а там, что Бог пошлет! Я не хочу пережить вас! Не хочу замуж!

– Глупенькая! У тебя еще целая жизнь впереди. Одной нельзя век прожить! С мужем легче будет. Состояние у тебя хорошее, на век хватит, а человека можно найти.

Ганя вскакивала, целовала старика отца и зажимала ему рот рукой.

– Не хочу, не хочу и не хочу!.. Довольно. Скажите мне лучше, зачем вы пригласили этого кабатчика к нам обедать? Боюсь я его пуще зверя какого. Предчувствие чего-то недоброго томит. Нехороший он, папенька, человек.

– Перестань ты, Ганяша! Не знаешь человека и говоришь так. Поверь мне, он прекрасный человек. Не сошелся бы я с ним, если б он сомнительный мужичонка был! Слава богу, умею ведь людей понимать.

Ганя замолчала, понурила головку, печать уныния легла у нее на лице.

– Ваша воля, папенька, нравится вам, так и мне понравится.

Она побежала на кухню – распорядиться обедом. Какая-то тоска, злое предчувствие защемило ей душу.

– И почему в самом деле я так боюсь его, так он неприятен мне? Он мне не жених, не родственник, шут с ним! Мало ли на свете людей, которые не нравятся!

И она успокоилась.

Иван Степанович Куликов пожаловал за целый час до обеда.

– Слышали вы, новый закон о фабричных рабочих выходит. Моложе семнадцати лет ребят нельзя будет заставлять ночами работать. У вас много ребят?

– Да, порядочно. Всё льготы, облегчение дают…

– Это хорошо.

– Ох, хорошо-то, хорошо, только надо бы о деле подумать. Теперь все об отдыхе толкуют, а о работе ничего; народ избалованный, ни к чему не приучен, распущенный. Нет, в старину не так мы жили! Меня мальчиком к кожевнику отдали, так я и отдыха не знал. Семь потов, бывало, сойдет; с пяти часов утра и до глубокой ночи. А ничего! Здоров был, духом бодр и телом крепок. До старости не знал, что такое усталость! До сорока лет не имел понятия о трактирах. И вот, благодаря Бога, шестой десяток доживаю, а еще хоть жениться впору! Так-то. А нынешняя молодежь? Куда она годится? Трактиры да отдых, да гулянки.

– Справедливо, Тимофей Тимофеевич, а как здоровье дочери вашей?

– Спасибо, здорова. Она вся в меня. Хлопочет с утра до ночи и краснощекая, веселая.

– Замечательная девица! На редкость, можно сказать.

– И характер ангельский, всегда всем довольна, счастлива. Меня, старика, любит, бережет. Всем женихам отказала!

– А замуж-то красотке следовало бы выйти. Пора старику отцу и покой дать. Поберечь. Ведь с заводом-то да с делом хлопот не оберешься, а женское дело маленькое. Зятек-то и подмогой был бы! Право слово!

– Да, верно, Иван Степанович, верно, кто спорит, а только что ж поделаешь с девкой, коли не хочет и слышать!

В комнату впорхнула Ганя. Две большие косы спускались ниже колен. На ней было светлое платье, плотно облегавшее пышный бюст. Грациозные движения, легкая походка, добродушное выражение симпатичного личика – все делало ее более чем привлекательной. При виде гостя девушка сделала такую испуганную мину, что Куликов даже засмеялся.

– Неужели я такой страшный, что вы испугались?!

– Нет, нет, я ничего… Папенька, обед готов. Прикажете подавать?

– Подавай, Ганя, да что же ты не поздоровалась с гостем? Это наш сосед Куликов, торговец.

– Ах, извините, – произнесла она, не глядя на гостя и протягивая ему свою крошечную ручку.

Куликов крепко и выразительно пожал ручку, стараясь встретиться с девушкой глазами, но она, так и не взглянув на него, выбежала из комнаты.

– Видите, какая вертушка! Точно ветром ее носит! И так готова день и ночь летать!

– Хлопочите, Тимофей Тимофеевич, ей жениха! Не ровен час, все под богом ходим! Загубите вы дочь свою!

– Да вы уж не собираетесь ли предложение сделать? Ха-ха-ха!

– А вы думаете не сделал бы! Не пойдет только Ганя за меня, а то лучшей жены и во сне не увидишь! Золото, сокровище, а не жена! На руках носить бы стал.

– Что ж, пробуйте: может, и пойдет. Я, со своей стороны, готов благословить. Вы человек серьезный, степенный.

– Где мне! Гане нужно жениха молодого, красивого, а я уж старик для нее.

– Папенька, суп на столе, – послышался голос Гани. Она приотворила дверь и просунула голову.

– Идем, идем. Пожалуйте, Иван Степанович.

В столовой было многочисленное общество. Все холостые главные мастера завода, конторщики, несколько человек соседей, знакомых. Тимофей Тимофеевич представил им нового гостя, и Куликов пошел со всеми здороваться за руку.

«Удивительный чудак, чего это он мастеров насажал», – подумал Куликов.

Наконец все уселись. Куликов хотел сесть рядом с Ганей, но ему приготовили место на противоположном конце стола, подле хозяина. Ганя всем разливала, поминутно вскакивала и бегала в кухню. Выпили по рюмочке, по другой. Разговор не вязался. Большинство молча ели и не умели вовсе поддерживать праздную беседу.