Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]

Григорьев вздохнул и задумался на несколько секунд. Все ждали.

Баранов засуетился, побежал доставать бумагу и карандаш.

— Я, пожалуй, все запишу, а то либо забуду, либо перепутаю. Не про ту плоть скажу…

— Да про плоть уже не надо говорить! — поправил его Кобрик.

— Хорошо!.. Запомни: ты начал пить с утра. Сначала опохмелился от вчерашнего загула, потом не удержался и выжрал два пузыря водки. Как оказался в сквере, не помнишь. Очевидно, всему виной твой мягкий характер, безотказный — не можешь ни в чем отказать женщине. Про женщину будешь говорить в том случае, если председательствующей будет женщина. Они все в душе жаждут безотказности и поклонения. Получишь низший предел, а то и ниже низшего, если применят сороковую статью. Но упаси тебя Бог заикнуться о безотказности женщинам, если увидишь в центре мужчину. Он хоть там и единственный, но импотент. Намотает по максимуму. Так что «му-му» перед ним не исполняй. Бей на пьянство и невменяемое состояние: ничего не помню, очнулся — в тюрьме! Ясно?

— Шпаргалка здесь оправданна! — одобрил Григорьев. — Это — тот самый случай, когда от экзамена зависит срок учебы!

— А бить себя в грудь и рвать на груди рубашку можно?

— Лучше смиренно кайся. Всячески показывай, что ты осознал всю мерзость сотворенного.

— Могу и слезу пустить! — пообещал Баранов.

— Не переигрывай! — предупредил его Григорьев. — Суд — театр, где фальшь не освистывается, а засуживается!

— Засудить у нас всегда горазды, — пожаловался Баранов, записывая все, что запомнил.

Дверь в камеру распахнулась, и надзиратель, стоя в дверях, крикнул:

— Сойкин!

— Я! — откликнулся мгновенно Сойкин. — Только суд у меня завтра.

— Не «я», а «здесь»! — равнодушно поправил Сойкина вертухай. — Твое «я» осталось за стенами тюрьмы… Жаль! Вот раньше был порядок: у каждого свой номер… На выход! — рявкнул он на Сойкина.

— С вещами? — стушевался Сойкин.

— Без! Поторапливайся!

Вертухай увел Сойкина. Оставшиеся понимающе переглянулись.

— К куму повел! — высказал общее мнение Григорьев.

— На свидание? — спросил Кобрик. — А кум — это сват который?

Никто даже не рассмеялся.

— Ты совсем зеленый! — вздохнул печально от такой наивности Григорьев. — Кум — заместитель начальника тюрьмы по оперативной работе. Стукачей готовит. Многие через него проходят.

— Ты тоже? — наивно спросил Кобрик, но Григорьев даже не обиделся.

— Я тоже не исключение! Но работать на него, как и большинство других, отказался. Он многих с умыслом вызывает.

— С каким? — поинтересовался Кобрик.

— Тень на плетень навести! Малое в большом легко прячется! Стукача часто вызывать не стоит. А невинного вызывают и вызывают.

— И о чем с ним говорят? — любопытствовал Кобрик. Ему все было интересно.

Он тюрьму воспринимал, как экскурсию со вживанием в образ. Любопытного больше, чем неприятного.

— А ни о чем! — удовлетворял его любопытство Григорьев. Его даже забавляла роль экскурсовода. — Раз меня вызвал, посадил перед собой, а сам полчаса читал детектив. Ни одного вопроса не задал и отпустил.

— С ума можно сойти! — засмеялся Кобрик.

— С ума сходят от другого! — заметил Кузин. — От беспросветного будущего.

Кобрик, услышав о беспросветном будущем, загрустил. Внезапно на него нахлынула такая тоска, что хотелось выть волком.

Луны не хватало. Туманные обещания жены наводили на нехорошие мысли. Ему стало ясно, что от него чего-то ждут. Но чего от него ждут, Кобрик не мог себе даже представить.

— Чего загрустил? — спросил Григорьев.

— Считаешь, нет повода для грусти?

— Не казни себя! Знать, судьба его такой! — пошутил Григорьев.

— Двоих замочил!

— Посмотри на себя! Какой из тебя убийца?

— Ехал бы с нормальной скоростью, все было бы в порядке. А я гнал. К невесте торопился.

Это открытие вызвало бурю восторга. Появился повод лишенным общества женщин мужчинам поговорить о бабах.

— Тю! — завопил Рудин. — У тебя и невеста имеется?

— Завтра вечером свадьба! — пояснил положение Кобрик. — В ресторане!

— Вот, черт! — пожалел Великанов, любитель выпить и пожрать. — Сколько жратвы и питья пропадет!

— Тут жизнь пропадает…

— Не хорони себя раньше времени! — подбодрил Григорьев.

— Другие похоронят! — рассмеялся Рудин.

— Вдруг они пьяные были? — продолжил Григорьев, не обращая ровно никакого внимания на Рудина. — Тогда все путем! Могут дать условно года три, с отсрочкой приговора. Пусть твои родичи наймут опытного адвоката, а то здесь такого дадут, лучше прокурора накрутить поможет.

— Это уж точно! — подхватил Кузин, который хоть и читал книгу, но одновременно принимал участие в разговоре.

— Сообщить своим хоть успел? — продолжил Григорьев.

— Дали позвонить в аэропорту.

Кобрик, вспомнив наставление Григорьева, не стал распространяться о телефонном разговоре с женой из какого-то странного кабинета, где его, в отличие от других задержанных, кормили ресторанным обедом.

Хрусталеву надоели разговоры, и он, резко сорвавшись с места, будто мог далеко уйти, стал ходить от стола до двери и обратно, и все это в таком темпе, что напоминало только что пойманного волка в клетке, еще немного — начнет прутья грызть.