Убийство в 'Долине царей'

-- Ладно, пойду, -- сказал я и поднялся. -- А Квелого я вам через пару дней связанным предоставлю. Но услуга за услугу. Вы в понедельник будете в "Долине царей"?

-- Да, -- ответил он, -- привезут клиента. Придется повозиться.

-- Вот деньги. Купите, пожалуйста, букет роз и подарите от моего имени Кувыркалкиной.

-- С удовольствием, но вряд ли она возьмет цветы из моих рук. Я для нее парасхит.

-- Кто-кто?

-- Так в древнем Египте назывались те, кто чистил трупы перед бальзамированием.

Уже стоя в проеме дверей, он вдруг сказал:

-- Был там один дед...

-- Где? -- не сообразил я.

-- В Сандунах, -- сказал Горчицын. -- Я его случайно запомнил. Никогда не видел, чтобы в баню с собакой приходили.

-- То есть?

-- Пришел с собакой. Его не пустили. Тогда он привязал ее у входа в мужское отделение, и она скулила, пока банщик не заехал ей по морде мокрой тряпкой. Дед его чуть не убил.

-- Какой породы была собака?

-- Белый пудель...

-- Вы эти выходные лучше посидите дома от греха.

Оставшись на лестничной клетке, я вскрыл распределительный щит и вырвал провода телефона, которые вели в квартиру Горчицына...

Лучшие страны гибнут от демократии. Тут даже спорить не о чем. Возьми любой крупный европейский город, там давно негры, арабы и турки численностью забили коренное население. И так повсеместно, разве что Япония еще держится, но только за счет неповторимой работоспособности граждан: любой пришелец там выглядит бездельником. А Москве капут по общему шаблону, -думал я, шагая к Заклепкину. -- Москва упорно превращается из третьего Рима во второй Вавилон. Вот в Лос-Анджелесе вся территория поделена на кварталы и зоны влияния, которые чужак обойдет стороной. Лос-Анджелес или Нью-Йорк какой-нибудь загаженный устроены вроде зоопарка, где у каждого народа или группы людей, объединенных по интересам, -- своя клетка, вылезать из которой не рекомендуется, несмотря на свободу. А в Москве как будто вавилонская башня Nо2 рухнула только вчера и народы еще объясняются знаками в поисках соплеменников. Прямо стыдно за банду каких-нибудь чучмеков, что их московский авангард не в состоянии выселить жителей пяти -- десяти близкостоящих домов, занять их и спокойно терроризировать население в радиусе трех километров. Но скоро они сообразят и опомнятся. Держитесь, тогда, москвичи! Не спасет вас ни лимитированная прописка, ни родная лимитная милиция. Выкурят чучмеки всех, как миленьких, для начала дверь подожгут, потом стекла выбьют, потом дочку изнасилуют, потом -- жену, а не поможет -- и на вас польстятся. Разбежитесь вы тогда по тверям и рязаням, опять броситесь искать Минина с Пожарским и, проиграв десять битв подряд на кольцевой автодороге, победите в одиннадцатой, потому что вас, как всегда, будет больше, а чучмекам без вас станет скучно: грабить-то некого...

Заклепкина в переулке не было, но я знал адрес из протокола Квочкина. Когда я поднимался по лестнице, дверь квартиры открылась и выпустила девушку.

-- Извините, -- остановил я ее, -- вы дочь Степана Николаевича?

-- Нет, -- ответила она, -- присматриваю за домом и за ним.

Я дал девушке хлопнуть парадной дверью, на всякий случай устроил газовый пистолет поудобней в кармане и позвонил в квартиру Заклепкина. Меня долго разглядывали в "глазок", потом долго возились с замками. Наконец, продолжая держать себя на цепочке, как заскучавший дворовый пес, дверь приоткрылась и в щель вылез нос пенсионера.

-- Что еще? -- спросил Заклепкин недружелюбно.

-- Говорить с вами желаю.

Он не ответил и скрылся.

-- Придется, Степан Николаевич, -- закричал я через дверь. -- Иначе через час я приду с участковым.

Заклепкин опять высунул нос:

-- Что вам надо? Я уже все сказал. Добавить нечего.

-- А про то, как ходили в Сандуны и зачем-то спрятали документы Поглощаева за скамью?

-- Ни в какие Сандуны я не ходил.

-- У меня есть свидетель и ваши отпечатки на бумажнике Поглощаева, -- сообщил я. -- Ну как? Впустите меня?

-- Нет, -- сказал он. -- Подождите на улице.

Ждать его пришлось минут двадцать. Я даже испугался: уж не повесился ли Заклепкин, поняв, что проиграл? Но наконец он вышел живой и здоровый с пуделем у левой ноги, как всегда.

-- Долго же вы одевались! -- попенял я. -- Наташа Ростова быстрее бы обернулась.

-- Одевался быстро, -- ответил он, -- вы пришли во время обеда, а я не ем холодные котлеты.

Вот это выдержка! -- подумал я. -- Человека того и гляди в кутузку уведут, а он обедать садится!

-- Что вы от меня еще хотите? -- спросил Заклепкин.

-- Правды, Степан Николаевич, -- сказал я. -- Остап Бендер хотел от Корейко любви, а я всего лишь правды. Лучше немногословной и с чистосердечным признанием в письменном виде.

-- Но вы же и сами знаете, -- ответил он.

-- Кое-что, но не во всех подробностях. Если б я знал все, вы бы сейчас в "воронке" ехали в следственный изолятор, а ваш милый пуделек бежал б следом и скулил от горя.

Упоминание о собаке его покоробило.

-- Я вашего Шекельграббера не убивал, -- заявил он. -Охота была руки марать.