Свернув на узкую дорогу к долине Нейпы, я по спирали стала подниматься к «Аббатству». Приближаясь к виноградникам Чарвуда, я замедлила скорость и, подъехав к воротам, затормозила. Глядя на длинный немощеный въезд к его обшарпанному дому, я подумала, не заехать ли, чтобы порыться в фотографиях, а заодно и в банковских документах Чарвуда. Если там зафиксированы необъяснимые денежные поступления на его счета, то это подтвердит мои подозрения, что он зарабатывал деньги шантажом. Правда, мне придется заявить об этом в полицию, а я не жаждала встретиться лишний раз с Богнором, не имея веских фактов в подтверждение моей версии.
Солнце уже садилось, тени на виноградниках становились все длиннее, и мысль о том, чтобы снова побывать в чарвудовских владениях после того, что здесь со мной случилось, показалась мне слишком рискованной. В итоге мой порыв иссяк, и я поехала дальше.
Я почти уже добралась до «Аббатства», когда навстречу мне вынесся автофургон Сэлдриджей. Приблизившись, они помигали мне фарами, предлагая остановиться. Я затормозила. Джон и Лиз остановились рядом со мной.
— Брайант разбился в своем чертовом «феррари», — сказал Джон. — Только что нам позвонили из госпиталя Фриско.
Лиз, сидевшая рядом, прервала его:
— Маргарет, мы вам позвоним и сообщим о состоянии Брайанта.
Я поехала дальше, весьма встревоженная происшествием с Брайантом.
Но когда я въезжала в «Аббатство» через опять уже неохраняемые ворота, мое огорчение уступило место совсем иному чувству. Неожиданно мне пришло в голову, что Джаконелло после моего отъезда мог устроить мне проверку и установить, что я живу в «Аббатстве», а затем дать соответствующую команду своему племяннику. Богнор отовсюду убрал своих оперативников, и я чувствовала себя в «Аббатстве» одинокой и беззащитной. Чтобы успокоиться, необходимо было узнать, где Грунниген.
В холле меня встретил Хозе. Он сообщил, что обед будет подан через двадцать минут.
— Обедать будете вы и мисс Лурина, — сказал он.
С грустью мы с Хозе обсудили, как не повезло Брайанту, после чего я спросила:
— Скажите, Хозе, а где сейчас находится мистер Грунниген?
За него ответила Лурина. Она так тихо спустилась по лестнице, что ни я, ни Хозе за разговором не расслышали ее шагов.
— Он уехал на вечер в Нейпу, — сказала она. — А зачем он вам? Я нашлась молниеносно:
— Лиз попросила меня сообщить ему о несчастье с Брайантом. Если, конечно, он еще не слышал об этом. Я встретилась с Лиз и Джоном, когда поднималась по холму.
— Я ему уже сказала, — бросила она, уходя в столовую.
Мысль об обеде наедине с Луриной не вдохновляла. Вряд ли я могла ей доверить то, что узнала о Груннигене. Знала она или не знала, что он — преступник, но деньги Джаконелло могли для нее быть дороже моей жизни. Разыскав Груннигена по телефону, она могла вернуть его в «Аббатство».
Когда я вошла в столовую, Лурина уже сидела за столом и читала журнал, в котором печатались светские сплетни.
— Надеюсь, ваш дядя серьезно не пострадал, — сказала я, усаживаясь.
— Он мне не дядя, — огрызнулась Лурина, не взглянув в мою сторону. В ее тоне сквозили ненависть, презрение и скука.
Чувство опасности во мне резко обострилось. Это была не та Лурина, которая в слезах умоляла меня не разглашать ее связь с Груннигеном. Интересно, знает ли на самом деле эта парочка — Лурина и Грунниген — о моем полете к Джаконелло? Здравый смысл подсказывал, что лучше всего не мешкая сесть в машину и убраться отсюда подобру-поздорову, пока не поздно. Но я этого не сделала и продолжала прикидываться наивной.
— Хорошо, — сказала я, — назовем его не дядей, а Брайантом.
Она не ответила. Появился Хозе с мексиканским супом «газпача» и спросил, не желаю ли я вина. Я ответила утвердительно, и он принес бутылку охлажденного шардоне. За супом последовали другие мексиканские блюда, «буччито» и «камалес», но обуревавшая меня тревога не позволяла по достоинству оценить их вкус. Я несколько раз пыталась завести разговор, но в ответ удостаивалась лишь нечленораздельного мычания. Поэтому заканчивали мы обед в полном молчании. Когда настала очередь десерта, Хозе спросил, не подать ли кофе на террасу.
— Вечер сегодня теплый, — сказал он.
Я согласилась, а Лурина промолчала, снова уткнувшись в свой журнал.
Солнце уже опустилось за холмы, близилась ночь, на западе замерцали первые звезды. Воздух благоухал ароматами пиний, эвкалиптов, распустившегося к ночи жасмина. Я думала о несравненной красоте «Аббатства», о том, каким изумительным убежищем от шума и треволнений внешнего мира призван служить этот дивный уголок земли. А вместо этого все здесь пронизано страхом и ужасом. Неужто, подумалось мне, атмосфера «Аббатства» навсегда будет отравлена тем, что здесь произошло?