Убийство в Чесапикском заливе

Кто-то повесил Обезьяну на корме «Королевы Мэриленда», накинув ей на шею петлю, и сейчас она чуть заметно покачивалась на ветру на высоте человеческого роста. Зрелище было тем более ужасающим, что изо рта у Обезьяны свешивался длинный язык — кусок плотной материи, наспех пришитый к ее губам. Но, видимо, не удовлетворившись содеянной мерзостью, «палач» приколол к груди Обезьяны записку, где крупными буквами было написано:

Дружком покинутая Мэри
Не вынесла такой потери,
И день и ночь рыдала тяжко,
И удавилась, — вот дурашка.

Я буквально остолбенела от этой чудовищной пошлости и была не в силах вымолвить ни слова. Доминик спросил стоявших рядом двух полицейских в штатском, проведены ли все необходимые в таких случаях мероприятия — сделаны ли снимки, сняты ли отпечатки пальцев и подошв и распылен ли светящийся порошок. Да, проведены, ответили те.

— Хорошо, — сказал Доминик. — А теперь снимите Обезьяну. Нужно провести тщательное лабораторное исследование на предмет возможного обнаружения каких-либо волокон, грязи или пятен. Да, теперь по поводу этого языка. Нас могут вызвать для опознания ткани, если, конечно, «некто» оказался достаточно глупым и не избавился от куска ткани с контурами языка. И попросите экспертов, — добавил он, — сделать это как можно быстрее. Мне нужно, чтобы завтра Обезьяна снова была здесь.

Кажется, я никогда не ненавидела Мертвую Обезьяну и все, что с ней связано, так сильно, как сейчас. И не могла сдержать гнева.

— Вы бы лучше посоветовали им сжечь это проклятое чудовище, — воскликнула я.

Когда мы шли по палубе к причалу, Доминик поддерживал меня под руку. И опять был прелестный весенний день без единого облачка на небе; теплый воздух напоен нежным ароматом свежей зелени и трав. Низко, над самой головой пролетела голубая цапля, чуть заметно покачивая ногами и вытянув длинную шею, а над рекой в беспорядочном полете кружили белоснежные цапли. От них исходило благословенное ощущение здравого смысла в этом мире безумия.

— Обезьяна должна быть здесь, — сказал Доминик. — Если убийство Мэри Хьюз каким-то образом связано с Мертвой Обезьяной, что вовсе не исключается, то мне хотелось бы предоставить злоумышленнику возможность еще раз воспользоваться ею в каких-то одному ему ведомых целях. При этом он может оплошать и оставить улики, которые помогут найти убийцу Мэри. Кстати, к кому теперь перейдет Мертвая Обезьяна?

— Вы хотите сказать, кто ее унаследует?

— Совершенно верно.

— Очевидно, староста школы. Временно, а потом она назначит очередную «хранительницу сокровища».

Он достал из кармана блокнот.

— Констанс Берджесс, не так ли? Надо, чтобы она пока никому ее не передавала. Где обычно хранится Мертвая Обезьяна летом, во время каникул?

— В библиотеке. — Я указала на Главный Корпус. — На втором этаже.

— Вот там пусть она и побудет. Если школа станет возражать, я конфискую ее как вещественное доказательство, — отчеканил он строго, а потом уже прежним тоном продолжал: — А что помещается над библиотекой?

— Ничего. Чердак.

— Разве это «ничего», миссис Барлоу? — рассмеялся он. — Что там хранится?

— Все что угодно, начиная с колб и пробирок и кончая старым спортивным инвентарем. Но главным образом он используется для хранения костюмов и декораций.

— Декораций?

— Да. Дело в том, что школа ежегодно устраивает представление для друзей школы и окрестных жителей. Обычно играется «Гилберт и Салливан». Эти представления — своеобразная акция благодарности спонсорам и добрым соседям, а также возможность показать кому следует, что сценическому искусству в школе тоже уделяется внимание. Кстати, очередное представление состоится на следующей неделе.

Доминик кивнул, как мне показалось, с трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться. Если бы не убийство Мэри, он не отказал бы себе в удовольствии повеселиться. По-видимому, многое в этом пансионе исключительно для девочек, и тем более из богатых семей, представлялось ему весьма забавным.

— Впереди три напряженные недели, — сказал он. — Спектакль, родительский уик-энд и парусные гонки.

Мы находились на полпути к Главному Корпусу, когда Доминик остановился и, кивнув в ту сторону, сказал:

— Я хочу обследовать его, миссис Барлоу. И доскональнейшим образом.

— Но разве вы до сих пор не обследовали его? — удивилась я. Он улыбнулся.

— Конечно, обследовал. Но не в сопровождении самой очаровательной выпускницы школы.

Подобное его заявление было для меня полной неожиданностью, и пока я думала, как мне следует на него реагировать, он продолжал:

— Я хочу, чтобы мы обошли помещение за помещением, а вы рассказали бы мне все, что вам известно о них, — для чего они служат и чем примечательны.

Мы продолжали свой путь. Молча. И вдруг что-то всколыхнулось во мне — я ощутила присутствие мужчины, а не просто полицейского. Перед парадным входом Главного Корпуса он снова остановился и, указав на плотную стену деревьев за теннисными кортами, сказал:

— Насколько я понимаю, это птичий заповедник какого-то частного лица?