Убийство как одно из изящных искусств

Поразительно, что это подозрение возникло единственно благодаря собственному недомыслию преступника. Уильямс жительствовал в компании с ремесленниками разных национальностей, в одном из трактиров. Просторная спальня вмещала пять или шесть кроватей; соседи Уильямса все были люди достойные — англичане, шотландцы, немцы (где родился Уильямс, точно не установлено). В ту роковую субботнюю ночь, приблизительно в половине второго, Уильямс, по свершении адского деяния, воротившись к себе, застал немцев бодрствующими: один сидел с зажженной свечой в руках и вслух читал двум другим книгу. Увидев это, Уильямс сердитым и властным тоном потребовал: «Погасите свечу немедля — иначе мы все заживо сгорим в своих постелях». Если бы не спали британцы, высокомерное распоряжение мистера Уильямса встретило бы самый возмущенный отпор. Но немцы по характеру обычно сдержанны и покладисты — и потому свеча без всяких пререканий была потушена. Однако, ввиду отсутствия в комнате занавесок, немцам пришло в голову, что на самом деле опасности нет никакой: постельные принадлежности, плотно прилегающие друг к другу, воспламеняются ничуть не легче, чем страницы закрытой книги. Исходя из этого, немцы сделали про себя вывод, что у мистера Уильямса есть серьезнейшие основания постараться безотлагательно укрыться от постороннего глаза. О том, каковы эти основания, на следующее утро был оповещен весь Лондон — и, конечно же, в доме, от которого рукой подать до лавки Марра, основания эти были ужасающе очевидны; своими подозрениями немцы, как и следовало ожидать, поделились с другими сожителями. Все они, однако, были прекрасно осведомлены о том, какие юридические последствия, согласно английскому законодательству, влечет за собой пусть даже справедливое, но бездоказательное обвинение. В действительности, если бы Уильямс предпринял наиболее очевидные меры предосторожности — просто прогулялся бы к Темзе (река находится в двух шагах) и швырнул бы в воду оба своих орудия, никаких неопровержимых улик против него представить не удалось бы. Впоследствии он мог бы осуществить план Курвуазье (убийцы лорда Уильяма Рассела[169]) — обеспечивать себе существование ежемесячным хорошо, до мелочей, продуманным убийством. Обитатели дортуара[170] пришли, таким образом, к единодушному выводу, однако решили дождаться более веских подтверждений, которые убедили бы других. Едва только власти объявили о том, что молоток помечен инициалами «Дж. П.», всем в доме сразу же сделалось яснее ясного, кому принадлежит этот молоток: на протяжении нескольких лет до того в лондонских доках работал судовым плотником честный норвежец Джон Петерсен: получив возможность навестить родину, он покинул гостиницу, оставив свой ящик с инструментами на чердаке. Чердак спешно обыскали. Нашли ящик Петерсена, в котором недоставало молотка; при дальнейшем обследовании было сделано еще одно ошеломляющее открытие. Медик, производивший осмотр трупов в доме Уильямсона, предположил, что глоткорез орудовал не бритвой, но каким-то иным приспособлением, иначе заточенным. Вспомнили, что недавно Уильямс заимствовал у соседа большой французский нож необычной формы — и точно: из груды хлама и старого тряпья вскоре извлекли жилет, который, по заверениям окружающих, носил Уильямс. В кармане жилета обнаружили приклеившийся к подкладке французский нож, покрытый засохшей кровью. Вдобавок, всем в доме врезался в память обычный наряд Уильямса — коричневая накидка на шелковой подкладке и скрипевшие на каждом шагу туфли. Более убедительных доказательств, по-видимому, и не требовалось. Уильямса без промедления взяли под арест и учинили ему беглый допрос. Это произошло в пятницу. Утром в субботу (то есть две недели спустя после убийства Марров) Уильямс был вновь привлечен к дознанию. Улики неопровержимо свидетельствовали о его виновности; Уильямс следил за ходом дела, но говорил очень мало. В заключение суд над ним был назначен на ближайшую по времени сессию. Незачем упоминать, что по дороге в тюрьму преступника осаждали неисчислимые разъяренные толпы. При обычных обстоятельствах его почти наверняка растерзали бы на месте, но в данном случае охрана была значительно усилена — и Уильямса благополучно доставили в камеру. В соответствии с тогдашними правилами заключенные в эту тюрьму уголовники в пять часов вечера запирались на ночь без свечей. Их оставляли без присмотра в полной темноте на четырнадцать часов — до семи утра. Таким образом, времени для того, чтобы свести с жизнью счеты, у Уильямса было более чем достаточно. Средств под рукой было немного, но они все же нашлись: с помощью подтяжек Уильямс повесился на железной перекладине, к которой прицепляли лампу. Когда именно это случилось, неясно: некоторые полагали, что в полночь. Если это так, то убийца покончил с собой в тот самый час, когда, двумя неделями раньше, он обрушил на мирное семейство Марров ужас и гибель; теперь же ему пришлось испить до дна ту же самую смертную чашу, поднесенную к губам теми же окаянными руками.

* * *