Убийство души. Инцест и терапия

Часто говорят, что это такие раны, которые возникают снова и снова, что это такие шрамы, которые мы не ощущаем, пока они вдруг снова не заноют. Многие из моих клиенток вполне могли бы идентифицировать себя со стихами Готфрида Бенна[85]:

Я ношу тебя как рану
На лбу, и она не заживает.
Она не всегда болит. И истекает
Ею сердце не до смерти.
Лишь иногда я вдруг не вижу ничего и чувствую
Кровь во рту.

Значение индивидуальной реакции пострадавшего имеет влияние на жизнь последующих поколений, которое не стоит недооценивать. В психоанализе уже неоднократно поднимался вопрос о передаче расстройств, вызванных травмами в концлагерях, детям выживших.

Дети выживших

В этом контексте представляет интерес групповой проект для переживших Холокост и их потомков, который был осуществлен в Нью-Йорке в 1975 г. Был задан вопрос о влиянии Холокоста на нынешнюю жизнь. Даниэли описывает четыре категории семей: семьи-жертвы, семьи борцов, онемевшие суровы ее семьи и семьи, которые «справились с этим»[86]. Примечательно, что те выжившие, что вернулись из концлагерей, чаще всего встречались в группах семей-жертв и онемевших суровых семей, в то время как выжившие в семьях борцов были на войне партизанами или бойцами Сопротивления.

Послевоенную атмосферу в домах семей-жертв характеризуют как удручающую, депрессивную, симбиотическую, с высокой подозрительностью и страхом по отношению к внешнему миру. Семья кажется полностью закрытой системой, в которой взрослые и дети поменялись ролями. Дети преждевременно взрослеют и должны служить доверенными лицами одного из родителей и компенсировать его разочарование в супруге. Неурегулированные конфликты и агрессия являются следствием неспособности провести границы. Страх совершить ошибку и недостаточная поддержка самоутверждения блокируют развитие детей в таких семьях. Вина является важным инструментом контроля в ходе семейных коммуникаций. Большинство членов этих семей боялись привести детей в мир и были в ужасе от того, что могут нагрузить их своим бременем или же что оставляют их в мире, в котором может произойти второй Холокост.

Онемевшие суровые семьи можно описать так: подавляющее безмолвие, отсутствие чувств, утрата всякой спонтанности. Супруги часто были единственными выжившими в семье и цеплялись друг за друга, но у них не оставалось сил, чтобы заботиться о детях. Физические и речевые коммуникации с детьми были минимальны, что впоследствии проявилось в определенной жесткости и безжизненности, неустойчивой самооценке у детей, ведь они никогда не были в центре внимания и не могли переживать свое существование как по-настоящему важное.

В семьях борцов подавлено все, что похоже на слабость, роль жертвы и болезнь, потому что это приравнивалось к нарциссической ране. Для семейной атмосферы характерна почти компульсивная активность, пропагандирующая достижения и успех и призывающая к агрессии. Любые формы зависимости осуждались.

Четвертая группа — тех, кто с этим справился, — была наименее однородна. На первый взгляд, такие люди лучше всего приспособились к обществу в своем активном стремлении к социальному и политическому статусу, к деньгам, известности или образованности. Все это часто шло рука об руку с полным отрицанием прошлого, которое заходило даже так далеко, что дети лишь косвенно догадывались о прошлом родителей. Стратегия отрицания в таких семьях часто приводила к физическим симптомам или эмоциональному оцепенению.

Параллели с темой инцеста для меня очевидны. В исследованиях были поставлены вопросы о проявлении инцеста в нескольких поколениях семьи и об условиях, при которых это происходит. Алиса Миллер подробно описала тесную связь между преступниками и жертвами, что преступники сами были жертвами в своем собственном детстве и вынуждены были это повторять, так как это не было переработано психологически. Неурегулированные конфликты передаются из поколения в поколение, так что инцест становится своего рода семейной традицией.

Согласно канадским исследованиям, последствиями пребывания в концлагере для потомков выживших является хрупкая структура семьи, а также то, что новое поколение не может формировать собственную идентичность.

Кроме того, и в литературе об инцесте речь идет о дисфункциональных, неблагополучных семьях, члены которых связаны симбиотически, а установление границ и автономия запрещены. Все, что имеет отношение к дифференциации и агрессивности, подавляется уже в детстве, и это значительно затрудняет последующее развитие способности к установлению границ. В своем выдающемся анализе кумулятивной травмы во втором поколении выживших после Холокоста Грубрих-Симитис описывает семейный климат тревожной гиперопеки, что затрудняет «способность выдерживать конфликты и переживание амбивалентности».