Убийство девушку не красит

Рассудив трезвым умом, Сережа заставил себя прийти к выводу, основанному, как ему казалось, на собственном печальном опыте, что такая модница-красавица в халатике в талию наверняка есть просто глупенькая побрякушка и хороша со стороны, пока не раскрыла рот. И вынужденно успокоился, усилием воли вытесняя свербеж в подкорке.

Снова он встретил девочку через некоторое время, уже похолодало. Она была в простых черных брючках, куртке, с убранными в косу волосами. Коленки вовсе были скрыты от постороннего глаза, но у Сережи пуще прежнего защемило сердце. От вида тонкой руки, придерживающей ворот наброшенной куртки, от маленького девственного уха, не обремененного серьгой, от распахнутых глаз с длинными ресницами. Сережа строго напомнил себе, что она все еще молчит, но легче почти не стало.

Казалось бы, чего проще – подойди, познакомься, разговори, убедись в своей правоте, развернись и уйди. Не крокодил же она, в самом деле, не съест. Но скорее Сережа решился бы подойти и поцеловать декана – сущую мымру предпенсионного возраста и климактерического поведения, – чем заговорить с незнакомкой.

Встречались они часто, и Сережа, ничего ни у кого не спрашивая, просчитал, что учится она на его курсе, только на другом факультете. Подметил, что девчонка она общительная, незаурядная, но репутацией красавицы не пользуется. У нее были две подружки из ее же группы и бессчетно приятелей и приятельниц. Сережа к тому же был уверен, что мальчика в институте у нее нет.

Своим немым восторгом и радостью каждой встречи Сережа не делился даже с Димкой. Пока однажды у библиотечного подъезда не встретил их обоих, мирно беседующих о чем-то своем.

Сереже показалось в тот момент, что он познал истинный смысл трагедии «Отелло»: впервые в жизни он почувствовал, что способен на всепоглощающую, яростную, неконтролируемую ревность. Нет, он неоднократно видел ее с другими ребятами, но эта пасторальная картинка мирной беседы с единственным другом под сенью облетевших тополей выбила почву из-под ног. Эта ревность шла рука об руку с предательством, которое он ощутил, была круто замешана и сильно сдобрена. Хотя, казалось бы, о чем разговор? Незнакомая девочка беседует с его другом. Только-то и всего…

Сережа решительно приблизился, чтобы раз и навсегда положить конец сам не знал чему, но девочка упорхнула раньше, процокав мимо каблуками, оставив Димку одного у библиотечной двери.

Димка рассеянно и завороженно проводил ее взглядом, поднял к небу мечтательные глаза, и на лице его заиграла потусторонняя улыбка. Еще немного он отрешенно смотрел сквозь Сережу, а потом сильно толкнул друга кулаком в плечо, высоко подпрыгнул козлом, издав гортанный вопль, и счастливо предложил:

– Пойдем, что ли…

Они шли, а Сережа хотел, но не мог спросить о ней, боялся, что от одного-единственного вопроса сразу обнажится душа, выставив на всеобщее посмешище его сокровенный восторг, глубоко упрятанное и туго спеленатое чувство.

Спрашивать и не требовалось. Димка без передыха трындел всю дорогу о клевой, мировой, офигительной, сногсшибательной девчонке, которую звали Катя Миронова. За пятнадцать минут Сережа узнал о ней больше, чем за все предыдущее время тайного любования, потому что не говорить о ней Димка не мог. И стало яснее ясного, что Димка тоже пропал. А значило ли это, что пропала их дружба?

Этим вопросом мучился Сергей весь вечер: с одной стороны, убеждение о примитивности и корыстности женской натуры не исчезало, а, с другой стороны, никогда раньше не пьянила одна лишь мысль об обычной, в сущности, девчонке.

Короче, наконец-то обретенная мужская дружба требовала серьезной проверки на вшивость. Уступить или не уступать? Что предпочесть? Кого из них двоих выбрать, и надо ли выбирать? Мучимый этими и сотней других вопросов, Сережа промаялся до утра, до спасительного звона будильника. Нужно было вставать и ехать в институт, на эту сладкую Голгофу. На встречу с той, что…

8

Для Сережи началось странное и незабываемое время. Все в душе было перевернуто с ног на голову. В голове творился такой раскардаш, как бывает в доме только в Чистый четверг перед Пасхой, когда одновременно расклеиваются и моются окна, убираются до лучших времен зимние вещи, коньки и лыжи, ставится опара под куличи, и красятся в золотистой шелухе яйца.

Сережу кидало из хандры в щенячий восторг, из полного уныния в безотчетное обожание всех и вся. Настроение его скакало, как давление у гипертоника, и даже бабушка с многозначительным вздохом говорила маме, что у мальчика наконец-то начался запоздалый переходный возраст. А это как поздняя ветрянка – быть беде…

В ответ на такие заявления Сережа или ярился на домашних, принимался громко хамить, вгоняя бабушку в краску, или же начинал по-отцовски заливисто хохотать, обнимать женщин и клясться им в вечной любви. Снова в зависимости от настроения. За день Сережа успевал пережить в душе столько лишь ему ведомых взлетов и падений, сколько другому и за год не осилить. Встретились или не встретились, как посмотрела, с кем прошла, улыбнулась или нет…